Труханов остров цвёл ромашкой и морелью -
он гимна Иннеары ждал в тот славный день.
Кувшинка наливалась матовой пастелью,
а клевер луговой перерастал в женьшень.

Я вспомнил свой уютный сквер с каштаном конским -
в потоке нервных стрессов крохотный пробел,
где весь репертуар сонат я другу Коське
без голоса и слуха не стесняясь пел!

Жильём служила нам невзрачная хибарка,
из хвороста манеж заботливо был свит...
Но время не стоит - от скромных тех подарков
остался лишь слепящий солнечный софит.

Сам Днепр хотел застыть... Но те июнь с июлем
проплыли, как косяк беспечных сардинелл;
ромашку и морель снега к земле пригнули -
а всё же целый год Труханов остров млел.

Не терпится исторгнуть весь запас бельканто,
но кто его услышит? Клевер? Бересклет?
Куда вам до моей трухановской блокады?!
Река, прохлада, сок... эклеры... Коськи нет.

И письма, будто кипы акций неликвидных,
обугливались битым баночным стеклом.
Труханов остров выл подстреленной ехидной,
с рябин срывая мха зелёный поролон.

И ухо до сих пор моё под лапой гризли,
и вырвать себе связки я давно бы рад,
а всё же мой романс всего один раз в жизни
заставил замолчать сеньору Монсеррат.

Кафешками 'экспресс' наш пляж обставлен смачно,
днепровская 'ракета' тронулась в круиз...
Лишь Коська не заметил за футбольным матчем,
как с горя свой кадык Труханов остров грыз.