Первый пучок
(1886 – 1893)

– IV –

За что, красавица, я так тебя люблю,
Что сердце, о ребро споткнувшись, опадает,
Как листья, под ноги высокомерной даме?
За что я мучусь так, но, мучаясь, терплю?

За гордую ли стать, за диво-красоту,
За нечто тайное, что тлеет еле скрыто
В страницах глаз и шепчет: «Это свиток
Живой души, спеленатой в мечту».

И вдруг почудится: душа твоя живая
Сопротивляется, скулит, – тогда печаль
Твое лицо помимо воли укрывает.

Всего себя – тебе в тот миг! Но миг прошел –
Издевка глаз уже нацелена на даль,
Я отворачиваюсь с раненой душой.


– V –

Как-то встретились случайно:
Разговор с минуту – прост.
Говорили, как за чаем,
Земляками, что нечаянно
Встретились за сотню верст.

Я вопросы не по делу
Сдуру начал задавать.
Все торочил про идеи,
Но не те, не те, не те я,
Нет, слова хотел сказать.

Без напора, без нажима,
Как принцесса, речь вела;
Мы расстались с ней чужие,
На прощанье (мне, – как с жизнью)
И руки не подала.

Лишь кивнула, чуть небрежно,
В сени прячась наугад.
Я стою, как одуревший,
И, бессильный, не успевший,
Шлю вдогонку шалый взгляд.

Чует сердце: в этом миге
Макрокосм сжался – весь!
Два-три слова, нежных милых
И горячих, были б в силе
Развернуть его навек.

Чует сердце: проиграло.
Ставки не поставишь вновь.
Лишь саднит хмельная рана:
Горем сладостным и пьяным
Опоенная любовь.


– IХ –

Ничего не лелею.
Ничего не желаю.
Просто живу и тлею,
Не умираю!

Что ж, что гляжу? Сердишься?
Не могу не глядеть.
Да, люблю тебя: это сердце
Просто некуда деть.

Улыбка твоя, как солнце,
Что листья сожжет весной,
Останутся только сосны –
Смейся же надо мной!

Ни на что не надеюсь,
Но, как желания запереть,
Перекрыть дыхание детям,
Разве что, умереть?

За жизнь давай! Разводи пути!
Судьба – не светлица: она большая.
А встретимся если, – прощай, прости,
А если нет, – то кому мешает?


– ХIII –

Я – людоед. Чтоб заглушить
Отчаяние злое,
Я образ твой хотел убить
Преступною рукою.

Я уличные камни брал,
Вымачивал в болоте
И горстью в образ твой бросал,
Чтоб чудо обесплотить.

Звериный обнажив оскал, –
Больной безумец, Каин! –
Я в то  же время знал, что рвал
Свою судьбу руками.

Когда же отступала хворь,
Очнувшись, грязный, нищий,
Я снова видел образ твой,
Еще светлей  и чище.



– ХVIII –

Ты плачешь. Горьких слез потоки
Вдоль щек прорезали зиму.
Их след, пока что не глубокий,
Еще не виден никому.

Кроме меня. Ловлю на слове:
Убийство теней – дребедень.
Чего ты  ждешь? Убийц не ловят.
Я тенью был. Ты стала – тень.

Собой, как главным из событий,
Любуясь, мир с ума сведешь.
Но вдруг привидится убитый –
И ты в испуге слезы льешь.

Текут они, текут и гибнут,
По коже дивной красоты!..
Ты словно отголосок гимна
Над гробом собственной мечты.



Второй пучок
1895

– IV –

Девочка, ясная, крепкий орешек!
Сердце метаю – орел или решка.

Пагубы-губы, ах, губы-молитвы,
Каждое слово – что острая бритва.

Очи – что свечи: адские чары.
Тернии сердца – сердца пожары.

Тернии – звезды – темные ночи:
Кто в них посмотрит, жить не захочет.

Твоя улыбка – источник скорби.
Душу, как в бурю, вырвало с корнем.

Девочка, милая, ясная зоре!
Ты – мои радости, ты – мое горе!

Славно душе от тебя, отрадно:
Не разлюблю – загублю – и ладно.



– Х –

В вагоне

Перепуганный, в забвенье
Мир срывается на крик;
Убегают ели, вехи,
Свищут дали: миг, все – миг.

Горизонты. Полотнищем,
Великанскою рукой
Стянутым, посадки рыщут,
Горы валят за рекой.

Только я стою и звезды, –
Неподвижны, словно трон.
Довод, пущенный на воздух:
Есть на свете лад и строй.

Иронически мерцая,
Звезды шепчут мне: «Постой!
Мы  и ты – вот довод царский:
Есть на свете лад и строй».

– ХII –

Зачем приходишь ты ко мне
Во сне?
Мне слишком нежно, слишком сонно.
Глаза –  в кромешной тишине –
В огне.
Твои глаза водой студеной
Мне в душу льют. Уста – немы.
Ты о каких молчишь желаньях?
Ты о каких скорбишь страданьях?
Уста – на грани мирозданья –
Из тьмы.

Зачем приходишь ты ко мне
Во сне?
Ты в жизни за двоих решила,
Ты сердце, балуясь, разбила.
Смотри, на рубеже тоски,
Как листья, все слова сухи –
Стихи.
Ты в жизни знать меня не знаешь,
Проходишь – даже не киваешь,
Я поклонюсь – ты не глядишь,
Прокрасться мимо норовишь,
Хоть знаешь, знаешь, точно знаешь,
Как я люблю тебя без меры,
Как ночи длинной мукой мерю,
Как время больше мне не верит,
Что я, наперекор весне,
Увядший лист храню на дне.

О, нет!
Хотя бы приходи ко мне
Во сне!
А в жизни мне весь век тужить –
Не жить.
Так пусть душа в своей заботе,
Как жемчуг дорогой в болоте,
Засохнет на виду у всех, –
Но вновь посредством сна воскреснет,
И, горько мучась, сложит песню,
И, может, отдохнет от вех.
И, может, чудо золотое
Познает, счастье молодое
И тот, которого не стою,
Тот грех!

Третий пучок
1896

– ХХ –

Вот он, крохотный инструмент,
Нежный, глянцевый и холодный...
Кровь, излившись в один момент
Акварелями на полотна...
Легкий выкрик... Бессильный стон,
За которым – поклон покорный, –
Лучшее из снотворных – сон,
Беспробудный и беспризорный.


В этот крохотный аппарат
Пулю вкладываю помалу,
Прямо к сердцу один заряд,
Как любимую, прижимаю.
Взвод, нажим... Лепетанье жил:
Так свечу задувают в церкви,
Так из рук выпадает жизнь
Так с меня опадают цепи.

Разве это смертельный грех?
Боль взрослеет, как дочь большая.
Зуд накожный, пустой орех –
Виноват я, что всем мешаю?!
Пуля замерла, на весу
Оглянувшись... Смешались вехи.
Миг всего лишь – и я усну,
Наконец-то уже, навеки.