Вчера дружок звонил из Аризоны,
Такой далекой, утопающей в тепле.
Там топчут прерию копытами бизоны,
И места нет благословенней на земле.

Я говорил с ним,  на замерзших окнах,
Царапая индейцев медяком.
Колени грел о радиатор батареи,
Привычно друга называя "стариком".

Он уезжал, когда союз распался,
В багаж сдавал развод и две войны.
Он уезжал, а я тогда остался,
Порезавшись осколками страны.

И так случилось, я живу в Сибири,
Где 8 месяцев в году мороз.
Его же в жаркий климат Аризоны
Иль Бог, иль черт, не знаю уж, занес.

А что ему жара после Афгана,
И мест других, в которых побывал,
Ведь янки точно не страшней душмана,
И вскоре он там человеком стал.

Там наших много - Тула, Питер, Харьков,
Орел, Одесса, даже Магадан,
И друг сказал, что я не потеряюсь,
И нужно срочно - вещи в чемодан.

А я портрет вождя закончил с трубкой,
Медяк скрипел на инее стекла,
Из телефона слышал голос други,
И батарея старая текла.

Признаюсь честно, я опять подумал,
Чем черт не шутит, может быть, махнуть,
Быть может мне в другой стране удастся,
Свою судьбу-злодейку обмануть.

Да только как обманешь свою душу,
Ее загадкой называл поэт,
И я сказал дружку, - прости, Серега,
Родней Сибири места в сердце нет.

Конечно, погостить к тебе приеду,
С собой столичной нашей привезу,
Увижу прерию, индейцев и бизонов,
Да пару дней с тобою "повожу козу".

Дружок вздохнул, сказал мне, - ну, как знаешь,
Надумаешь приехать - позвони,
А матери моей букет тюльпанов,
На холмик у оградки положи.

Мне в эту ночь приснилась Аризона,
И мой дружок, и как всегда - Афган,
Приснился вождь индейский и бизоны,
Да только нет родней России стран.