1.

Балтийский кобальт, финская лазурь
И мочежжина тающих каналов.
Две питерки в подъезде шмалят «дурь»,
Но Петербург «трава» не доканала.

На розлив местный рок-н-ролл, портвейн.
На Невском хунвейбины-патриоты,
Да синие плевки десантной роты –
Чтоб не было в природе перемен.

Атлант кариатиде не чета,
Но оба что-то молча подпирают.
Хоть выпей – не понятно ни черта –
Где вход в метро, где выход к храмам рая.

В Саду – Крылов, он ни в одном глазу,
Всегдашние вкруг памятника детки…
В кармане слиплись местные конфетки
И пьяный рокер показал «козу».

Бурчит баркас, молчит речной гранит,
И Фед-Михалыч смотрит в воду тупо,
А Мережковский бородой грозит
Кривым особнякам и злым халупам.

Гравюра на водах и в небесех.
Паноптикум аптек и наливаек…
Сын финских фьордов мочится при всех
В сыру Неву, но попадает в валенок.

2.

Горельефы, барельефы, яхты, катера.
Дрожь случайных отражений, головная боль.
Арка моста над рекой, как чёрная дыра.
Привидения белой ночи плавны, словно моль.

Никогда я здесь не буду жить, и не хочу.
Я клоповник сей барочный видывал в гробу:
Ах, бурлескныя буффоны петроградских чуд,
В белой ночи женщин томных тёмное бу-бу.

Этот климат им – что климакс. Язвенно бледны
И пригашены, как известь, без названья, чьи
Очи, точно мох лиловый в уголках стены
(И над кирхой, с виду крохкой, харкают грачи).

Балтика не выдаст взору телеса ундин.
Крейсер, как Лариса Рейснер, анонимно сер.
Вдоль гробов и колоколен – новый Насреддин –
Всё брожу, как по европам поц из Сэ-сэ-сэр.

Запах Кодтовой конюшни, Невской Лавры звон.
На многокубовый Петропавлов шприц «присев»,
Тучное небо стекает, и, со всех сторон,
Виден дымчатый Исаакий в выморочной красе.

Никогда я здесь не буду жить и умирать.
Мне в Томоновом болоте Росси – не роса.
Отпущаешь, Бога ради? Выкину тетрадь,
Где расходы, строки, телефоны и адреса.