| 1 В сеточке морщинок возле глаз
 век прожившей ласковой старушки
 бог живет и молится за нас –
 за детей, играющих в войнушку.
 Смотрит, улыбаясь, на восход –
 похоронкам все еще не верит.
 И сидит тихонько у ворот
 в ожидании. И несть числа потерям.
 Горе на нее идет волной
 сколько лет. Но не накроет душу.
 Голод, нищета, кровавый бой
 с корнем вырвали и сыновей, и мужа.
 По студеной, раненой земле
 босиком ходила – ноги ноют
 до сих пор. Но родины своей
 землю целовать она готова.
 И с цветами в поле говорить,
 с яблонькой воскресшей в день весенний
 петь о жизни, продолжая нить
 веры – до межи своей последней.
 И прощать и близких, и врагов,
 в путь последний провожая, помнить,
 что отведать всех земных плодов
 бог послал – и приторных, и горьких.
 И горбушку хлеба сжав в руке –
 про запас – военных лет привычка,
 улыбаясь, смотрит на детей
 во дворе играющих. Наличник
 у окна, открытом на восток,
 весь облущился, сошла с дождями краска.
 Только дерево – как сердце не гниет,
 жизнь вокруг по-прежнему прекрасна.
 В сеточке морщинок возле глаз
 век нелегкий след – как свет – оставил.
 Молится она одна – за нас,
 мы же все в войну свою играем
 
 2
 Спину свою никогда не гнула.
 Идолов, авторитетов бред
 не признавала. Всегда – прямую
 линию жизни вела – на свет.
 Верила только в земное чудо,
 то, что на ощупь могла познать.
 Много – Христов, не один – Иуда.
 И не бывает страшней суда,
 чем своих внутренних чистилищ,
 горьких сомнений мерило. Плеть
 совести личной похлеще игрищ
 адовых. В злости своей гореть -
 нет наказания хуже – сердцу.
 Вера моя – как медяк – проста.
 Дом свой отдам я единоверцу –
 но не сниму никогда креста.
 И не прогну ни спины, ни воли
 ни перед кем. Но увидев мать
 старую, вышедшую на поле,
 в дом сыновей погибших звать,
 в землю сырую колени вклинив,
 стану прощенья за то просить,
 что не могу вернуть ей сына,
 что больше некого ей любить.
 Кожу я выверну наизнанку,
 и от бессилья сойду с ума.
 Боже, что стоит весь мир, когда мне
 стыдно смотреть в голубые глаза?!
 Каждый из нас перед ней виновен.
 Кто – в безразличии, кто – в грехе
 общей войны, бесконечных боен.
 Как мне подняться теперь с колен?
 
 |