Язык издания: русский Год / месяц выхода издания: 2006 / Сентябрь

Название и служебная информация:
ББК 84 (Крым.-Рус.). Д 792. Далекие-близкие. Таврия, 2006 - 104с. ISBN 966-435-074-5.

Подробная аннотация:
ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ

Марина Цветаева…
Написала это имя и испугалась: сумею ли в несколько газетных строк вместить эту огромную личность, незнающую ни временных, ни пространственных пределов.
Марина – наша Любовь, Совесть и вечная Юность. О ней и ее творчестве написано так много и ею самой, и ее сестрой Анастасией, и ее дочерью Ариадной, и ее современниками-поэтами, и литературными критиками и просто людьми, любящими Цветаеву и ее поэзию. Что можно добавить ко всему этому?
26 сентября – день рождения Марины. Если бы она жила до сих пор в своей земной ипостаси, ей исполнилось бы 110 лет. Почтеннейший возраст, до которого дожили, пожалуй, лишь библейские патриархи. Возраст глубокой и мудрой старости.
Старость и Марина – взаимоисключающие понятия. Мудрость и Марина – понятия тождественные. Даже в ее самых ранних стихах присутствует такое глубинное понимание жизни, что становится ясно: жизнь – сестра не только Бориса Пастернака, духовного брата Марины, но и самой Марины Цветаевой тоже. Даже больше. Я бы сказала: Марина и есть сама Жизнь. Это – праздник жизни во всем сверкающем великолепии морского прибоя, разбивающегося о скалистый берег мириадами сверкающих изумрудных брызг – «высокая пена морская!» Это будни жизни – многолетний каторжный труд за «письменным верным столом» и ежедневная забота о хлебе насущном для семьи. И, наконец, это – запредельная трагедия жизни, возможно, превосходящая по накалу страстей и глубине горя, даже шекспировские трагедии. И преждевременный добровольный переход из жизни в смерть. Преждевременный ли? Об этом знает только сама Марина.
Вспоминаю слова Александра Блока о Пушкина, неизбывной любви Марины Цветаевой: «Его убило отсутствие воздуха». Отсутствие воздуха убило и самого Блока. Отсутствие воздуха убило и Марину, заставило ее добровольно сделать этот шаг из Жизни в Смерть, вернее – в Бессмертие…
Не давно я задало вопрос симферопольскому проповеднику отцу Виктору (Веряскину): «Неужели с позиций христианской морали вынужденный уход Марины Цветаевой из жизни перечеркивает весь ее многолетний подвижнический духовный подвиг?» И он, сам горячий почитатель поэзии Цветаевой, ответил, что этим «малодушным» поступком, отказом нести свой крест до конца Марина Цветаева поставила себя вне Христианства.
Было больно и обидно услышать такое. Не могу согласиться с таким приговором. Марина как раз пронесла свой крест до конца, сполна испила чашу страданий. И разве можно упрекнуть в малодушии Поэта, для которого поэзия и жизнь – одно и то же, что он не может жить, не будучи Поэтом?
У Марины было отнято все: Родина, обернувшаяся злой мачехой, семья, сгинувшая в сталинских застенках, работа, теплота и участие друзей, любовь и признательность читателей. Возвращаясь из Франции в Советский Союз, Марина сказала Ирине Одоевцевой при прощаньи: «Выперла меня эмиграция». И из жизни ее вытолкнул – «выпер» тот мир, в котором невозможно было быть Поэтом и, значит, невозможно было и оставаться в том мире.
Когда Поэт такого масштаба, как Марина Цветаева, уходит из нашего земного «безумного мира», отказываясь жить в «Бедламе нелюдей», может быть, своим отказом он задает этому миру стимул стать совершеннее, приблизиться хоть на один шаг к тому огромному чистому гуманному и справедливому миру, прообраз которого несет в своей душе сам Поэт?
Время все расставило на свои места. Марина Цветаева обрела все, что заслужила своей подвижнической земной жизнью: Родину, высокое место в русской и мировой поэзии, любовь и благодарность читателей. Она наконец обрела то, чего так жаждала ее безмерная беспредельная душа:
К вам всем – что мне ни в чем не знавшей
                  меры,
Чужие и свои?! –
Я обращаюсь с требованьем веры
   И с просьбой о любви!

Мы верим Вам, Марина. Мы любим Вас.

                           Ольга Дубинянская,
                           Библиотекарь ТНУ   
            Душа равнозначная России

   
“Я была тогда с моим народом,                                     “Стихи ее будут жить, пока                        Там, где мой народ,                                                          будет существовать поэзия
к несчастью, был ”                                                             на русской земле”
   Анна Ахматова                                                Константин Паустовский

   Однажды некий литературный критик сказал, что мужчина-поэт стоит перед Богом, а Ахматова – перед мужчиной. Казалось бы, едкое и уничижительное замечание. Но, видимо, он и сам не заметил, что собирательному образу мужчины-поэта он противопоставил одну-единственную женщину. И тем признал и подчеркнул масштабность ее личности, глобальность ее образа.
   23 июня – день рождения Анны Андреевны Ахматовой, одной из самых ярких звезд в плеяде поэтов Серебряного века, продолжательницы традиций «царскосельских седых лебедей». Ее стихами лелеяло свою любовь не одно поколение женщин. Любовная лирика Ахматовой… Страстная, всепоглощающая, жертвенная Любовь.
Любовь – озаренье, любовь – проклятье, любовь – крест земной. Отсюда: «взгляды его – как лучи», «загадочных древних ликов… очи», «золотой аналой… и… сероглазый жених». Любовь для Ахматовой – понятие глубоко духовное. Для нее любить – не стоять перед Богом, а пребывать в Боге, ибо Любовь и есть Бог. Для Ахматовой полноценная гармоничная жизнь – жизнь в Любви, поэтому отлучение от любви – смерть, а предчувствие
Любви (ибо она не вечна) – предчувствие смерти: «камнем надгробным ляжет на жизни моей любовь». Наверное, именно поэтому Анна Ахматова, которую многие любили, которая не раз была счастлива в любви, написала «я любимого нигде не встретила». Не встретила человека, способного подняться до высоты ее чувств, не встретила равного себе по духовной мощи…
   А силу этой духовной мощи я в полной мере осознала лишь, когда поняла ее «Молитву». Признаюсь, меня, навсегда плененную лирикой Ахматовой, ужасала и отталкивала эта жертва: своего ребенка – на алтарь Славы России. И это женщина-мать, которой надлежит оберегать и пестовать свое дитя? Только спустя много лет поняла: это та, недостижимая для нас, простых смертных, высота духа, когда « так возлюбил …мир, что отдал Сына Своего Единородного…».
   Таков был ее выбор: не соблазниться на благополучное заграничное существование, когда «голос…звал утешно», выбрать «край глухой и грешный» с «болью поражений и обид», не предать осквернению свой «скорбный дух».
   Это был Ее выбор судьбы – Судьбы, равнозначной судьбе России. Отказалась от звания Первой леди русского эмигрантского Парнаса. Выбрала судьбу схимницы, монахини (по определению Сталина), выбрала петроградский голод в 20-е годы, «кровавые сапоги», топчущие родную Русь, шуршанье шин «черных марусь», потери близких людей в 30-е, бомбежки и отлученье от родного города, ждановский призыв к глумленью над ней в 40-е. Словом, получила все, о чем просила в своей «Молитве» в 1915 году; трагический итог: «Эта женщина больна, эта женщина одна. Муж в могиле, сын в тюрьме. Помолитесь обо мне». И это «величавая жена», «златоустая Анна всея Руси», как о милости, смиренно просит людского сострадания и милосердия к ней? Нет, это устами Ахматовой  сама Россия просит защитить ее от сатанинского разгула сил, пожирающих лучших ее детей. Устами Ахматовой «кричит стомильонный народ», поруганная порабощенная Россия молит о Возрождении.
   Настоящая Поэзия – в Вечности. Поэзия Анны Ахматовой, прошедшей путь от царскосельской девочки,  жены и ученицы Н. Гумилева до Поэта, равнозначного своей Родине, будет жить всегда, пока жива Россия.    
            Сирень для Игоря-Северянина


   Настоящий Поэт может все. Он может надеть эгофутуристическую маску и выплеснуть из-под нее на потребу безумствующей толпе стихотворный поток «Громкокипящего кубка» и «Ананасов в шампанском». Он может в этой эпатирующей обывателей блестящей маске выйти на эстраду и провозгласить себя гением под бурные овации восторженных поклонников и поклонниц. Он может влюбиться в женщину, с которой он разминулся во времени, силой своего воображения создать звездную страну Миррэлию и поселиться в этой стране вместе с обожествленной им женщиной – Миррой Лохвицкой. Он может объявить «царственным» коварство другой женщины, назвавшей его, Поэта милостью Божьей, всего лишь «брюсовской обезьяной» и щедро пророчить злоречивой Зинаиде Гиппиус «обреченье на царство». И. устав от пошлости пустой толпы, не читающей стихов, «раз нет в них ананасов и авто», он может взять в руки глобус и «в грезах поехать в Китай». Настоящий Поэт может все.
   И еще… Он изначально знает, что быть Поэтом – его миссия и его крест. И он будет нести этот крест даже тогда, когда в литературном кругу русской эмиграции имя его станет нарицательным обозначением поэтической безвкусицы. Он не бросит своего креста, и когда издатель литературного журнала будет платить ему ежемесячную пенсию за… молчанье, а самодовольное благополучие (в лице Алексея Толстого) глумливо крикнет нищему опальному поэту: «Спасибо вам, наш нежный, наш единственный, что привели нас, как обещали, в Берлин!», и ответный хохот «собратьев по перу» убьет его последнюю надежду на публикацию новых стихов.
   Кто же скрывается под сверкающей эпатажем эгофутуристической маской Игоря Северянина? Очень точно одной фразой определил истинное лицо этого поэта Александр Блок: «Поэт с открытой душой». Наверное, избранникам Божьим дано узнавать друг друга по каким-то приметам, не видным простым обывателям.
   Поэт с открытой, обнаженной душой, страдал от несовершенства мира. Его сердце истекало отнюдь не клюквенным соком оттого, что он вынужден был жить среди и писать для «пустой толпы» людей «с бескрылой душой», для тех, кто настолько не соответствовал его представлению о человеческой красоте и гуманности, что поэт с горечью и болью спрашивал: «Люди ли вы?»
   Но, может быть, за стойкость и терпимость настоящему Поэту , как утешенье и награда, дается возможность создавать свой собственный мир, выстроенный по законам подлинной Гармонии, Красоты и Гуманности. В этом мире простенькая жена – «серая мышка» (по определению поэтической элиты) превращается в Принцессу. Здесь никто никому не лжет, а «жизнь человека одного дороже и прекрасней мира».
   И когда Поэт пророчит: «В ненастный день взойдет, как солнце, моя вселенская душа!» - это отнюдь не самовосхваление. Это - готовность к полной самоотдачи, светлая надежда, что мощью своей духовности можно весь этот умирающий мир заново возродить  «во имя жизни и мечты».
   Несмотря на многолетнее полное забвенье его на Родине, Игорь Северянин верил, что поэзию его поймут; если не сейчас, то хотя бы после смерти: «будут розы, моей страной мне брошенные в гроб». Конечно же, многочисленные почитатели таланта Поэта приносят к месту его упокоения, на Александро-Невском кладбище в Таллине, букеты роз, прекрасных и свежих. Будут розы и в этом году – настоящие, не оранжерейные розы. Но это - позже, летом и осенью «в ненастный день».
   А в ясный майский день хочется подарить Поэту сирень, которую далекой весной 1912 года ему хотелось до слез: «Сегодня я плакал: хотелось сирени – в природе теперь благодать!» Давайте же подарим Игорю Северянину  16 мая в день его рождения благоухающую охапку «цветов лилово-голубых», «в чьих крестиках» навечно запечатлены «Любовь, отвага и тоска» Поэта с открытой душой.
   
Рыцарь без страха и упрека
            Ко дню рождения Б.Л. Пастернака
            29.1(10.2)1890 –30.5.1960

   Долгое время в литературной среде передавался изустный рассказ о том, как в разгар культа личности Б.Л. Пастернак явился на Лубянку с требованием отдать ему новорожденного ребенка его любимой женщины, О.В. Ивинской, арестованной в октябре 1949 года. Позже (со слов самой Ивинской) выяснилось, что этот рассказ – легенда. Пастернака вызвали на Лубянку, чтобы вернуть ему книги, подаренные им Ольге Всеволодне, и его письма к ней. Нет, Пастернак не совершил того немыслимого по дерзости поступка, который приписывала ему молва. Но ведь только о нем (и не о ком другом) могла сложиться такая легенда. Только в отношении Бориса Пастернака могло возникнуть такое допущение: добровольно явился на Лубянку. И это - когда люди обходили за версту заклятое место, когда бессонными ночами вздрагивали от шуршанья шин и звука мотора автомобиля, могущего быть посланцем этого преддверья преисподней. Это было время, когда из сознанья людей вытравливали само понятие о чести, благородстве, гуманности. Тогда многие, кто добровольно, кто под пытками, кто, спасая своих близких (как будто можно кого-то спасти ценой предательства), подписывали фантасмагорические сценарии, состряпанные сотрудниками НКВД. А действующие лица виртуальных спектаклей отправлялись на каторгу или получали «10 лет без права переписки».
   Он не подписал ни одного такого документа. В самый разгар репрессий он отказался поставить свою подпись под писательским требованием расстрела маршалов Тухачевского и Якира. По тем временам это было равносильно самоубийству. Он сумел ничем не запятнать свою совесть, прожив почти всю жизнь в государстве, где любое вольнодумство искоренялось беспощадно. Он сумел сохранить все составляющие души человека-гуманиста в стране, где любые людские привязанности заменялись одной всеобщей истеричной любовью к идолу.
У Него хватило мужества не только остаться самим собой, но  и спасать жизни других литераторов и их близких, заступаться за этих людей в самой высокой инстанции – пред самим вождем. Известно, что, благодаря заступничеству Пастернака, были отпущены на свободу после первого ареста муж и сын А.А. Ахматовой (Н.Н. Пунин и Л.Н. Гумилев). Известно также, что в 1934 году Борис Леонидович ходатайствовал через Бухарина об освобождении О.Э. Мандельштама и отстаивал в телефонном разговоре со Сталином жизнь поэта-бунтаря, арестованного за дерзкий стихотворный памфлет против «кремлевского горца» -палача. Может, благодаря отваге одного Поэта, творческая жизнь другого Поэта была продлена еще на несколько лет. А когда судьба самого Бухарина была уже предрешена, Пастернак написал ему поддерживающее письмо, в котором прямо сказал: «Я не верю в вашу вину». После ареста Ольги Ивинской он в разговоре даже с малознакомыми людьми называл Сталина убийцей. Наверное, сейчас нам трудно даже осознать, какой отвагой могли быть продиктованы такие поступки. По свидетельству близких, Борис Пастернак мучился оттого, что другие сидят, а он на свободе. Также он добровольно брал на себя вину за трагический уход из жизни Марины Цветаевой, его друга и духовной сестры. Терзался тем, что не был в страшный момент с ней рядом, не сумел предотвратить… Но и этот моральный долг он выплатил сполна тем, что своей деятельной помощью всемерно поддерживал дочь Цветаевой – Ариадну Эфрон, отбывающую длительный срок в туруханской ссылке: посылал ободряющие письма, посылки с необходимыми вещами, денежные переводы; хлопотал о ее освобождении. И всю свою последующую жизнь принимал участие в судьбе Ариадны.
Как можно было среди всеобщего безумья остаться здравомыслящим, среди потоков грязи сохранить чистоту, среди всеобщего лицемерия быть искренним «навзрыд»? Ответ на этот вопрос, как не парадоксально, дал сам великий режиссер огромного (в масштабе целой державы) дьявольского спектакля – И.В. Сталин. Как стало известно из архивных документов, Б.Л. Пастернак проходил соучастником некоей вымышленной диверсионной организации работников искусства. За «создание» этой организации погибли Мейерхольд и Бабель, а сотни других писателей, артистов, режиссеров, композиторов  бесследно сгинули в недрах  архипелага ГУЛАГа. Известно, что Сталин в последний момент собственноручно отменил арест Поэта: «не трогайте этого небожителя». Что это – особая симпатия, милосердие тирана? Вряд ли палач, не щадивший ни своих соратников, ни родственников, ни даже собственной жены и сына, был способен на милосердие. Наверное, ответ заключается в этом самом слове – «небожитель». Душа небожителя и во «время шкурное» сохраняет духовную чистоту. И небожителя нельзя казнить, не вызвав на себя кару небес. Думаю, Сталина остановило не милосердие, а опасение за собственное благополучие.
Судьба устроила Борису Пастернаку еще одну проверку на духовную прочность в период так называемой хрущевской «оттепели»: трагедия, разыгравшаяся в связи с присуждением Поэту в 1958 году Нобелевской премии «за значительный вклад, как в современную лирику, так и в область великих традиций русских прозаиков». Теперь все мы знаем, что, написав роман «Доктор Живаго», Борис Пастернак создал мировой шедевр -  совершеннейшее произведение искусства, которым «весь мир заставил плакать над красой земли» своей. Но в тоталитарном государстве присуждение награды  стало лишь поводом для всеобщей травли 68-летнего Поэта, причиной новых его страданий, ускорило его уход из жизни. По словам драматурга Александра Володина «Вся мощь государственной машины обрушилась на Поэта – и все! это! рухнуло перед Ним!» Рухнуло пред величием его Духа.
Открываешь наугад томик стихов Бориса Пастернака и погружаешься в чистый мир Поэзии самой высшей пробы. В этом мире – рыцарский культ женщины, преклонение перед чудом жизни и христианская готовность отдать свою жизнь ради спасения других. Уверена, что у каждого, кто соприкасается с духовным миром Бориса Пастернака, возникает чувство благодарности Поэту, который своим творчеством и духовным подвигом всей своей жизни хотя бы на мгновения поднимает нас до своего уровня и передает нам неизбывную веру в то, что «Силу подлости и злобы одолеет дух добра».