Новую книжку стихов Владимира Пучкова «На стыке моря и лимана», которая вышла недавно в издательстве «Возможности Киммерии», открывал с осторожностью. Оказывается, одно дело читать сборники молодых поэтов или первые книжки неизвестных прозаиков. И совсем другое - когда держишь в руках пятую книгу человека, которого хорошо помнишь еще почти мальчишкой, смущенно читающим свои первые стихи на собрании Николаевского литературного объединения. Чьи многие строчки не один год известны не только тебе, но и часто слышишь их из других уст. В таких случаях и ожиданий больше. И критерии иные. И, честно говоря, боишься разочарований.
Ну, что нового, ворчливо думалось мне, можно узнать из очередной встречи, когда взял в руки книжку - и увидел знакомые названия поэм и стихов. Но мелькнуло: а что заставило нашего далекого пращура после охоты на мамонта бубнить под нос звуки зарождающихся слов? Почему столько веков читатели самых разных народов с детства балдеют от ритмики Гомеровского гекзаметра? И сколько наших фронтовых поэтов под визги бомб и свист пуль спешили оставить потомкам пережитое?
Ответ на эти вопросы и нашел, перечитывая «На стыке моря и лимана». Ведь настоящая Поэзия впитывает и тончайшие звуки музыки. И красочный образ, доступный художникам. И глубину мысли философов. Поэтому она и привораживает людей.
Пусть читатель попробует вслух, не торопясь, повторить эти две коротенькие строчки Пучкова: «По равнине, в рванине - влекло эти воды весло» - и наверняка отчетливо услышит и всхлип воды, уловленный поэтом в букве «В». И утренний всплеск тихой воды, разбуженной веслом. И даже притаенный скрип лодочных уключин.
А как точно слышатся тихие перекаты реки в начальных строчках коротенькой зарисовки «Отмель»:
Утром лежишь, золотая от сна,
Свежая, нежная...
Ты мне насквозь, до песчинки, ясна,
Отмель прибрежная.
Вот попробовал вначале набрать эти слова прозаической строчкой в один рядок. И стих вдруг перестал передавать всплески воды, подслушанные поэтом у отмели. Видно, ребра строчек тоже играют важную роль. Что это как не чудо поэзии? Или такой перезвон глухих и гласных во фразе «то обглоданный глод, то убойный цветок зверобой».
Это к вопросу о музыкальности поэзии Пучкова. Теперь чуточку об образности: «В фокусных переплетах окон, как в фотораме, пчелы в небесных сотах - звезды над хуторами». Сколько раз смотрел на ночное небо над Бугом и только благодаря этим строчкам увидел, как оно очень похоже на соты. Так настоящая Поэзия помогает всем нам прозревать.
А еще стихи Пучкова пропитаны афористичностью. Он умеет говорить так удивительно емко, что мысль запоминается сразу и навсегда. Вот только несколько примеров: «Не важно, что слово чужое, а важно, что сердце щемит». Или: «Хорошея, прошлое щурится хитро - сколько в той невыдуманной розовой поре было слез, не видимых в видимом добре!»; «Года, как жернова, размалывают плоть живого материала!».
Сколько романов, рассказов и поэм написано о таинстве исчезающей любви и испаряющихся чувствах. А можно, оказывается, все это точно передать всего несколькими словами: «Наши обесточенные губы».
Но приведенные примеры - образцы только филигранной поэтической техники. А ведь главная суть любого творчества - передача собственного мироощущения, своего, авторского видения бытия. Или, как точно выплеснулось у Маяковского, в том, чтобы самому рассказать о времени и о себе. В чем же здесь проявилась особинка Пучкова?
Я бы ее очертил, как умение тонко и аккуратно передавать многогранные полутона человеческих отношений и чувств. Это просачивается даже в названии книжки. Его можно понимать по-разному. На стыке двух стихий - моря и лимана. На стыке добра и зла. На стыке двух кровавых временных эпох, пережитых автором и его сверстниками. Когда «пол - Отчизны пошло по общагам, по казармам и по лагерям»...
Владимир Пучков нигде не говорит о таких судьбоносных событиях в лоб, доверяя нам, читателям, самим догадаться о том, что он чувствует и переживает. Как ему удается это, хорошо понимается при чтении стихотворения «Отец», датированного 1963 годом. Автор вспоминает отца, занятого на партийной работе в годы хрущевской оттепели и бесплодной попытки реорганизации сельского хозяйства. Отдельными штрихами он четко рисует ситуацию того времени, когда в реорганизованном районе, «глядя на сияющий плакат, телки от бескормицы кричат». Он не уточняет нам ни должность, которую занимал отец, ни его отношение к происходящему. Но даже по одной точной детали читателям все понятно: «Речи гладки, только в мыслях шатко... Тяжела ондатровая шапка». Мы-то знаем, кто носил такие шапки... И оценка тому, что делается отцом, дается без лишней риторики, скупо, но многозначительно: «Не щадя резину и бензин, на просторах Родины буксует твой казенный черный лимузин». И коротенькое стихотворение поднимается до трагедийного обобщения конфликта отцов и детей.
Особо хочется хотя бы несколько слов сказать о поэмах Владимира Пучкова. На мой взгляд, они еще недооценены нашей критикой. Да, в них тоже многоплановость видения мира и ощущений. Да, они тоже многозвучны по мысли. Но они еще и доказывают умение автора мастерски строить сюжетные линии и выбирать интересных героев с незаурядной судьбой. Как, к примеру, Степка - полоумный фотограф из одноименной поэмы, или дядя Федя по прозвищу Филин - бывший глава комбеда, проводивший в молодости раскулачивание да спившийся к пенсии («Мост»).
И, главное, Пучкову удается точно запечатлевать наше время. Делается это не упрощенной конкретикой событий, а умелой передачей, если можно так выразиться, воздуха времени. В образах, звуках, подборе лексики героев. Ради интереса выписал слова-символы нашего времени, встретившиеся только на нескольких страницах поэмы «Переход»: инструктор по гражданской обороне; панельный дом; фонограмма; нейтронный распад; ядерный век. А ведь поэма не о технических проблемах. Она о больших человеческих чувствах.
Поэт умеет подмечать и очеловечивать детали сегодняшнего дня. Вот он смотрит на «пряничные теремки, расписные коттеджи» царских сел, выросшие за последние годы вокруг Николаева как «братский привет вожделенной и сытой Европе», но замечает, что «не хватает на чистых подворьях мощеных будок собачьих и рукодельных скворешен». И читатель опять оказывается на стыке сегодняшнего богатства и бездушия.
На страницах «На стыке моря и лимана» объемно и тонко переданы чувства и мысли тех, кому, как и Владимиру Пучкову, выпало жить на стыке двух столетий или, по точному выражению самого автора, в «разрывную эпоху, испытавшую нас на разрыв».
А чтобы читатель лучше почувствовал и понял, что переживают люди в такие времена, советую ему взять в руки томик поэта и, как и я, еще раз перечитать пусть даже и знакомые стихи. Уверен, что ему тоже многое откроется заново.
Илья Стариков,
профессор НГУ им. Сухомлинского,
доктор педагогических наук.
http://www.novosti-n.mk.ua/analitic/read/?id=390