Максим Рыльский

Журавли

Сегодня над Бульонскою моею
Ключом перелетели журавли.
Соседский мальчик их увидел первый
И крикнул так, что все повыбегали
На улицу: мой сын, мудрец четырёхлетний,
И тётка прямо с тряпкою в руках
(Окно она весенним утром мыла),
И женщина, что так и не успела
Ботинок завязать, и музыкант,
Чьё творчество влияние имеет
На Моцарта с Шопеном, несомненно,
И я , оставив своего Рабле,
И не доевший    завтрак свой Сергей,
И даже Шарик-пёс, неимоверно
Тупой, но всё ж с возвышенной натурой,
Как твёрдо заверяет та же тётка,
И даже Жорж, сверхчеловек известный гордый,
Что меж ребятами непобедимый вождь.
И все мы дружно головы задрали
(Но кроме Шарика – тот над кустом
Проблемных георгин остановился
В собачьем философском размышленье),
И в небо пальцем тыкали, и слух,
И зренье напрягли…
   Они летели
Углом традиционным, что всегда
В учебниках рисуют; пели стройно
Тем жгучим голосом, который бесконечно
Воспет в толстенных стихотворных кипах,
И было всё, как добрый тон велит:
И небо синее, и тонкий запах
Листвы горчащей, что перебивает
Бульонские иные ароматы,
И молодое, робкое тепло
По-юношески утреннего солнца,
И старомодная чуть наша радость…
Уже не слышно горнов журавлиных,
Уже самих не видно журавлей
(Последний раз та женщина, что самой
внимательной была, воскликнула: «Вон, справа,
За той антенной») – А мы всё ещё стоим,
Всё в опустевшее взираем небо…
Не знаю, что там думают мои
Соседи, домочадцы, - ну, а я
Так размышляю: если б захотелось
Мне образ времени сего подать
В несложной аллегории, - я взял бы
Тот пролетевший журавлиный ключ,
И мощь его, и целеустремлённость,
И жажду горизонтов, и его
Стальную волю и порядок мудрый
В его строю, где всё к тому ж ещё
Направлено, чтоб легче рассекался
Тяжелый воздух, где в угла вершине
Летит вожак, и мудрый, и отважный,
И все равняют лёт свой по нему,
И знает всяк и цель свою, и путь свой.


1935