То наскоком жадным, то небыстро –
вором в ожидание момента
золотые пальцы пианиста
подбирались к сути инструмента.

У границы деревянной плоти
суждено погибнуть им не сразу.
В мелкой, долгой, хлопотной работе
были эти пальцы-камикадзе

то солдатами в дали Маньчжурской,
то жрецами в позах Камасутры.
И простые белые манжеты
лопались от пота и от пудры.

Синь-туман за окнами клубился
в ширзапросе, презирая терцы.
В темных недрах пианино билось
злое сердце, маленькое сердце.

Вот в гостиной кто-то выпил лишку
и погас какой-то лживой искрой.
Обессилено легли на крышку
золотые пальцы пианиста.