Не мельчай, моя зелёная речушка.
Мне, отступнику, пока ещё не чуждо
слышать звонкие удары по мячу
берегами, где я честь свою точу.

Доплыву до моря внутреннего стока,
выдам новую породу стрептококка –
вон туда катитесь, шарики чумы,
где кривые пульса чувств давно прямы.

Слабый смысл дальнейших вздохов и кряхтений
сохраняется слегка – сугубо с теми,
кто собачек любит, флоксы и супы:
можешь это счесть издержками судьбы.

Одиночество стекает клеем с вёсел –
я ж, друзья, не капитан: я драный пёсель,
стёрший лапы о заклинивший штурвал
несмотря на то, что зори воем рвал.

И не спрашивай, кому принадлежал я
до того, как вострубила песня жабья:
футболисты в позолоте из пыльцы
для меня теперь подавно близнецы.

Может, там, в своём смешном Аральском море,
пучеглазое чудовище хромое
отослало бандероль мне сквозь ветра,
да недвижимой осталась конура.

Всем разбойникам приснилось по собаке,
малость скрашивавшей сумрак в автозаке.
Не поспорю: я тогда такое мог,
что не лезло ни в какой дворняжий морг.

А в пакете от миражного дракона
на обрывке неприёмного картона –
неизбывное свидетельство о том,
как щенок в минувшей жизни был китом.