Поставил пластинку и умер – бывает и так.
Скорее всего, и меня это тоже постигнет.
Заест до приезда полиции старый вертак,
не слыша ответки из недоумённых гостиниц.

Покуда есть капелька времени на променад
по недозабытым местам боевого позора,
надену картуз, прогуляюсь, скуплю мармелад:
играть скейтбордиста в рекламе, как видишь, не скоро.

Машинки и сами не думали, что не судьба…
С каких-то календ патефон оказался доступней.
Последняя выходка из могиканских забав
оглянется лишь на карбид, что мне в голову стукнет.

Погромче рассмейтесь над ценностно-сметной шкалой:
я в детстве поставить пластинку выбарывал право,
и так далеко медицинское дело зашло,
что даже советские нормы цидулкой попрало.

И вместо того, чтобы сделать меня для кликуш
едва ли не первым на микрорайоне смарт-боем,
оно мне то бублик подсунет, то сдобную вспушь –
ну, просто какой-то косяк по кроватным любовям.

Ты что! – самому облизать и обнюхать винил,
на цыпочки встать перед первым его оборотом!..
Пока не ломилась прабабка в бадьян и ваниль,
балделось и пёрло, что я из безбожников родом.

Да так и остались пластинки – чахотка и треск –
как счётные палочки из граммофонного века.
Мои до последней пылинки на грубый развес;
мои – как пассаж радиолы «Прощай, фонотека!»

Ловя моей детской ванили остаточный пар,
«Москвич» и «Колхида» из той же доверчивой эры
взаимным вопросом смутят бескаркасный ангар:
– Пластинка ж ему подчинялась. А мы что – химеры?

Бывает и так. Не взыщите: я в этом – эксперт.
Да будет мой навык хоть раз не шарманкой воспет!