Каждый входящий сюда (каждый вхожий
в нашу контору) или случайный,
                                     никому неизвестный еще человек
с сапог, с ремешков из прессованной кожи
стряхивает свежевыпавший снег.

А потом, чертыхаясь, словно на грыжу,
давшую знать о себе еще, может быть, в  ноябре,
смотрит, как снег превращается в мутную жижу
на драгоценном конторском ковре.

Снег на деревьях…
           Забудь нынче снег на ботинках и спутанных прядях.
По утрам, между трасс обезлюдевших, он
(снег на ветках) и справа и слева и сзади
нависает как поролон.

Словно маленьких мойщиков стекол оравы
разом высыпали из темноты
на проезжую часть. Испугались облавы
и мочалки свои побросали в кусты.

И свисает он мыльною пеной. И на изломе,
как разноцветный, лучами расцвеченный ком
тает маленький шарик… Нет, это мальчишка бездомный
тает, маленький шарик в пестром потоке живом.

Вот он весь, вот ссадина (видно с кем-то он не поладил).
Посмотри! Лет двадцать назад
мне, девчонке корпящей над школьной тетрадью,
был бы он друг или брат.

И за дерзость свою, и за живость
был бы он поводырь
                     в мире, так не похожем на детские сны.
А сейчас, если б все в моей жизни иначе сложилось,
был бы мне сын.

(Мы спустились с пригорка,
                    он бросил снежком,
                               шерстяной и смеющийся ком).

Мы спустились с пригорка, возможно, на санках
и, рукой зачерпнув, запрятанной в мех
рукавицы, сказал он: «Он сладкий как сахар,
этот пресный, на солнце подтаявший снег».