Все – в газеты, в журналы, в тома
да в тарелки квадратными ртами.
Появляюсь – а башенный таймер
почему-то не сходит с ума.
Заработавшихся программистов
не редеет бесцветный поток,
и задача одна: прокормиться.
Жёны, дети – всего лишь вещдок.

Пианистов уже узнают:
вон их сколько мелькнуло в рекламах.
Одного позвала Алабама
фармазонский разруливать суд,
на другом нажилась Эритрея,
прессу жёлтую выведя в топ…
Мой народ, потихоньку старея,
продолжает троллейбусный трёп.

Ни количества складок у глаз,
ни оттенка волос не меняя,
четверть века лишь «пусечка», «зая»
да «дебил» слышу с разных террас.
Телевизоры любят другое;
для меня не придуман канал.
Да и тип социального строя
я в любые разъёмы манал.

Так и вечер мой сольный шестой
без единого фото осядет
в иле Стиксова дна ранних стадий,
в дальней памяти вздувшись кистой,
а пока диктофон на террасе
повторяет со скрипом вразрёв
«грабь, насилуй детей, но не красься», –
толку мало от тех вечеров.