Снобистски себя представляя водилой,
я столько уже намолол ерунды,
что гулкое эхо до пальм на Мальдивах
крепчает и танкерам бреет зады.

Надежда – она, как червяк в щитовидке,
покоя никак перед смертью не даст.
Как ртутные шарики в мятном напитке,
как шрамы от впившихся в мумию бразд.

Уже ведь и руки отпали по сути,
и зоркое око – названье одно…
Мечтать можно и при тотальном инсульте,
насколько бы ни было это чудно.

Отчаянно-дерзкий плаксивый запросец
висит в Литсалоне Поэзии.ру
с эпохи опричнин и чересполосиц –
я только глазницы век от веку тру.

Коллеги смеются, но рощи воркуют
понятным лишь мне языком мятежа.
Копируя позу мою шутовскую,
уставилась кошка в лазурь на стрижа.

Взлетит ли она, даже ревностно веря
во все нелогичности громких псалмов?
Вот то-то же… Хоть и парсеком правее –
желание жить не приходит само.

И мечется мулька до вскрытия скальпа,
надеясь реальностью стать во весь рост,
но Киев мой стольный – не Тегусигальпа,
где гонщики облюбовали форпост.

Моё всесезонное счастье прожрали
мои же радетели в духе Совка.
Последний, шестьсот сорок третий журавлик
уже отлетает на посвист манка.

Гори – не гори подо мной серпентарий,
теперь я вне клетки из мышц и костей.
Понятно – меня не таким воспитали.
Но не было же и винта на хвосте!..