Изловила ретивая рысь хомячка – и пирует,
луговым насекомым похваставшись перед поимкой.
В этом скромном заказнике, пробуя воду сырую,
я бы жил беззаботно на пару с художником Димкой.

Междометия «фухх!» мы бы оба там сроду не знали –
просто строили б домик и что-то из Мондрус тянули.
Показали бы блиц-композицию на биеннале
и вернулись назад на каком-нибудь рейсовом муле.

Леденцовая манна, из рога огромного сыплясь,
зазвенит по берёзовым листьям, весь мир уверяя,
будто я не из мамы, а из ежевичника выполз,
да и Димкин шиповник весь в музыке нашего края.

То пока ещё не Иннеара – по фауне ясно.
То сокрытый от глаз лимиты полигон репетиций.
Повалять дурака на прощание – это не пьянство.
И чем дольше мы здесь, тем причудливей мята кустится –

пусть без цезия в листьях, но выше колючих заборов.
Скрывшись в ней, мы уже потеряем дорогу к бабулям.
Путь останется только один – к потаённым озёрам.
Добровольно смываемся и никого не вербуем.

Кто спохватится, тот опоздает: махровая корка
между миром нелепых аварий и счастьем вне секты
столь прочна, что останется в небо таращиться зорко
вещунам и предателям, тихо молясь на селектор.

Всё приходит в негодность. Но Димка-то вправду хороший!
Как я этого сразу не понял, в две тысячи пятом?..
Пусть причёску ему ветерок-побратим поерошит;
пусть сценарий далёкой поры воплощается в фатум.

Это здесь по соседству с калиной не водится сакур.
Там другие стандарты: там лётчик двухлетний приемлем.
Горизонт этих мест мы уже зацепили за якорь.
Остаётся лишь храбро блеснуть хвостовым опереньем…