... А мальчик пищал: "Агу!" - и  - "Жизель, останься!", -
Прощая ее (стращая ее) за шалость.
Она выпадала в окна полночных станций.
Она поначалу мерзла - и возвращалась.

Потом закалилась кровь, - и запахло сталью.
В коричневом сердце стало тепло и гнусно.
Она выползала в щели за дальней далью,
И ей все труднее было к нему вернуться.

А мальчик кричал: "Железные леди - бляди!" -
В молочных глазах вращались белки, как туши.
Она не лгала. Она говорила: "Владик,
Небесное море не переносит суши".

Но мухи над трупом счастья устали виться,
Ища "позитивчик" в адском своем азарте.
И снова настала Пасха для всех провинций, -
И люди ее отметили здесь, в плацкарте.

На кожаных лицах морщились складки пива.
На кожаных полках спали бухие даты.
Она уходила быстро и торопливо,
Как юный Платон из первого круга Данте.

А мальчик молчал. Ему становилось боль... Нет,
Не то, что бы больно - просто темно и странно.
Она говорила: "Владик, дерьмо не тонет", -
Она воспитала эти сухие раны.

Она пробивалась белой стеной сквозь двери,
И дом сотрясало страшно нездешней дрожью;

И каждый, кто мог ей верить, конечно верил,
Что грёбаный поезд станет когда-то Божьим.

поезд "Симферополь-Черкассы", 12 августа 2012 г.