Бреду по размазанным лужам нового января.
Крещенская слякоть в Киеве – явление распространённое.
Куда я собрался?
В парк?
На почту?
К Наталье Семёновне?
Во память… А говорят ещё, что газопровод дыряв.
Притом уже скоро полночь. Какая, в натуре, почта?
Вокзал зубоскалится. Пляшут таксисты, вставными зубами стуча.
Псы выбегают, метёлки хвостов топорща.
Вот и музей справедливости, и пожарная каланча…

Масляный дождь отрывается на грузных локомотивах.
Чудище двухпрожекторное попыхтело и укатило.
Где тут разыщешь фрезии для слишком капризной врачихи,
решающей, выпускать ли меня в народ?!
В таком состоянии собственный паспорт неясен с первой прочитки:
движешься в полной отключке, точно гигантский прокариот.

Сворачиваю к хрущёвкам.
Над парком смолкает Кинчев.
И вдруг из каких-то укрытий, пропахших крысиным ядом,
выскакивает подбитый землисто-зелёный пинчер –
левое веко дёргается, правое дышит на ладан.
Бросается на меня, да с таким исступлённым воем,
будто уже не то что рычать – столбы помечать не волен.
Трётся, блюёт бензином; симфонию, а не скулёж
выдаёт – и вроде я сроду не видывал этого пса,
а голос помню – и всё. Как на камень нашла коса.
Январь, не выдержав, спрашивает:
– Неужто не узнаёшь?
Ты же его пригрел, и вы с ним потом ночами
фотографировали помёт барабашек
и на весенней скамье при одиноком анчаре
спорили, кто кому первым в сердце тропу пропашет!

– Быть, – говорю, – не может.
Что ж он теперь, пожизненно
станет облизывать клавиши тренькающих фиговин?
– Зачем же… Отдай ему в пользование бебихи бабы Лизины:
авось и припомнит, в чём пред тобой виновен.
Мы ж не садисты: поймёт – вернём человечий облик,
но поезд его ушёл. Собачий-то век – вот, вот…
На тощей его спине появится славный горбик,
а на плешивой макушке – шишка-громоотвод.

Да… это он, что кончил особым импичментом.
Хватит с меня Полиграфычей.
Оставайся пинчером.

Вот и избушка-мутант на курином ходу.
Вот и приятель, сбежавший от бабы-яги.
Машинка скромна: АБС да турбонаддув,
сиреневые мигалки, оранжевые рычаги…
Водителя не хватало? Но ты уже вообразил,
сколько просторов пробороздишь к двадцати одному.
Я подарю тебе город, в котором мусор в бензин
бактерии превращают. И не отниму.

Гори, гори ясно, резные сосульки багря,
заря инноваций вернувшегося января!