– духовно и физически. Остальные не погибнут – просто доживут до естественной смерти на прежнем уровне: законов права сильнейшего и страдания слабейшего.



Что тебе, буддушка, делать, когда УЖЕ?
Вечная Йож, та, которому все понятно.
Как тебе, янечка, сбиться на вираже?
Чем тебе, инюшка, блики бросать и пятна
множить на сердце и чем филигранить мозг?
Чем тебе пишется, жемчуг в хрустальной чаше?
Что еще ищется там, где любой вопрос
тут же отве(р)тится сам от себя легчайше?
Там, где понятно, что миро – нирванно есть,
если не рвано – то цело, – иных рецептов
нет, – лишь и остается, что тупоместь
всем, кто пока еще рван, – всей своею целкой
шит-перешитой, но – Истиной, не фигней,
лак-перелаченной свято-духовной пломбой.
Как тебе любится – нас, – боголюбый Ной, –
тех, кто плывет, как собака, еще – в изломах
лавы Везувия, взятого напрокат,
чтоб показать, кто тут твари и кто по паре?
Как тебе нравится кремовый Арарат,
мокрыми трупами поднятый на опаре?
Миронирвано сбуддовано на таких –
тех, кто не нужен Ему. А тебе ослепло:
ты уже нужен, и твой просветленный стих,
все твое учиво – смертно, кроваво, пепло…
Только за то и прощу – что ослеп не сам.
Выплыл в потопе, схватясь за щепу земную,
ту, что другой не бывает, и Небесам
даже не встало в желанье создать иную.
Только убийство живого в самом себе.
Только бесчеловечие есть спасенье.
Только духовность, добившаяся в борьбе
с телом и болью животною – «воскресенья».
Брахмана чистого, зрение слить и слух
с бездной покорности белой и первозданной…
Как матери-ох, и-ально же мыслит дух!
Тупожеланье избавиться от страданья!
Что там еще? От того же избавить всех?
Чтобы других? А оно им, простите, надо?
Силоспасение – что мой чернейший  грех
перед его перебитой, хворной отрадой?
Се человецы! Люби их, Господь, люби:
и бездуховных, и грешных, и несмиренных!
И ненавидящих Тя, и в котле обид
руку поднявших на собственной жизни ценность!
Всех нераскаянных, зревших иглой в стогу
мантры, молитвы, евангелитрпитаки, –
всех возлюби! …Ты не можешь? Так я могу.
Я человек. Здесь ни будде и не собаке
места не сыщется. В бабочки белой порх
крылопрозрачной – душа, над тобой насмешка
эта картинка – не выверится восторг.
Души – другие. Душевности их кромешны.
Что тебе делать, когда не душа уже?
Тупоидея, ну, Бог с тобой, сверхидея.
Что тебе житься, ходячее постиже?
Разве что становиться еще буддее…