Я уселся к ней в свободное кресло.
Не на радостях зашёл, не со скуки.
Поседела голова – не облезла,
В общем, есть к чему прикладывать руки.

Что завилось, на простынку скосила,
Не упал и волосок на рубашку,
И, как будто между прочим, спросила:
«Вы вздохнули – вам, наверное, тяжко?»

Ни к чему мне здесь ни жалость, ни шалость,
Мне постричься бы и то без укладки.
«Что ты, милая, тебе показалось.
Ты не бойся, продолжай – я в порядке».

Просто в горле невзначай запершило,
Затомился, заскучал по затяжке.
Но ведь надо ж, не сдержалась, спросила:
«Вы вздохнули – вам, наверное, тяжко?»

Угадала ведь – к чему препираться?
Перед зеркалом мне тяжко до вою
Пнём обугленным сидеть, отражаться,
Да ещё с такою вот, молодою.  
 
Вот пошло бы отражение рябью,
Смыло годы, – я не дал бы промашки…
Хорошо ведь как спросила, по-бабьи,
«Вы вздохнули – вам, наверное, тяжко?»