Пока верба ерошит головы котятам,
Весенним снегом очищая затхлый воздух,
Здесь аммиаком пропитался каждый атом.
Здесь зажигаются искусственные звезды.

Смешав таинственный глинтвейн из красок «Лонда»,
Она, чей жест, как жест сиппоку, – строг и четок,
Сооружает бесподобные ротонды
На головах у полулысых толстых теток.

Ей неприятна озабоченность бомонда
И непонятна безалаберность богемы.
Не революция, – а крохотная фронда –
Равняет пилочкой столпы ее системы.

Ей – двадцать лет: «Потап и Настя», «пиво-водка»…
На тонкой маечке коллаж скандально броский
Внушает зависть этим стареньким красоткам
С визгливым голосом и лаковой прической.

Но время, мчась по головам зубных коронок,
Себя растрынькает воробушкам на крошки
И превратит ее в одну из тех буренок
Из мыльной серии счастливиц понарошку.

Она рывком заменит стринги на пижамы.
Забудет сны свои об эльфах и друидах
И будет краситься в оттенок баклажана,
Срыгнув в шампанское беспомощность обиды.

И примет жизнь с ее обычным средним вкусом  
Характер давней, не исчезнувшей пропажи.
Она займется, делать нечего, искусством
И, чего доброго, напишет два пейзажа.

На тех картинах будут тара, и таранька,
И мех вербы, и аромат вареных раков…
Не вырастай, моя бесхитростная Анька!
Умри красиво, надышавшись аммиаком.
                                             16-17 февраля 2012 г.