Бонифацию всего-то – шатко-хлипко –
нужно было золотую встретить рыбку.
Разумеется, не схряцать, аки жлоб,
а сперва хоть разглядеть в мираклескоп.

Чуть прищурясь, помечтать о тёплом море,
где волна при каждом струнном переборе
пересаливает свод моральных норм
и по-новой разрождается руном.

Рыбки нет. Ни в сновиденьях, ни в айфоне.
Льва детишки утешают: «Полно, Боня!
Покажи коронный фокус поскорей –
мы вагон тебе нажарим пескарей!»

Так, загнав себя в тупик вербальным пазлом,
он вздыхал и любовался Волопасом,
и огромная прозрачная слеза
отражала мирно спавшие леса.

Добрый хищник, неминуемо старея,
стал всё больше уповать на эмпиреи.
Вот прыжок через кольцо уже не тот,
вот живот разросся вширь – попона жмёт…

Просыпается – и чувствует: всё слиплось,
но сквозь рыка возрастающую хриплость
нет желания излить батрачий гнев
на гигантский свой вольер, осатанев.

Отгремели цирковые балаганы –
и общипывают Боню пеликаны:
им-то что? Им хоть из ряски хлев не тки –
были б килек золотых полны мешки!

…Где дразнились малыши, растёт бодяга.
Что ни думай – он был честный работяга.
Уж ему-то я не смог бы в тупике
отказать в пятиминутном пустяке.