Пока мы не общались, я бродил по разводившимся мостам.
Навстречу не проплыл и не протопал ни один гиппопотам.
Дожди в любых количествах проглатывали мой серотонин,
топя в неразделённом одиночестве мятущиеся лица.
В сознании друзей, что разлетелись, ещё властвовал совок;
кому с кем быть, решал сухой судейский утвердительный кивок –
и ты беспечно думал, что как самый образцовый семьянин
ещё при этой жизни сможешь на сто таковых озолотиться.

Когда-нибудь кончается и этот социальный одобрямс –
не только у тебя: у обладателей кристально белых ряс.
Жена возненавидела того, с кем ворковала до зари;
две дочки вслед за «памперсами» выучили слово «алименты».
Работа помахала лисьим хвостиком, сказав: «Ты слишком стар»,
хоть в тридцать семь так молодо не выглядит ни мега-суперстар,
ни лев, ни черепаха, ни берёза – но в итоге волдыри
выскакивают в сердце, под аортой – там, где пятна неприметны.

Ты лучшего, как это ни забавно, в списке зол не отыскал,
чем вспомнить о приятеле, с которым не сложилось марш-броска
сквозь карстовые гроты древних княжеств и новейших королевств
и помечтать пробиться через магму в штаб-квартиру Пиночета.
Излишне говорить, что я таким был поворотом удивлён,
но страньше было то, что нам Алиса не сыграла котильон,
границу между мраком и фантастикой зовя нас перелезть
и доблестно ответить обессилевшим опричникам хоть чем-то.

Вот так мой оппонент, приняв однажды догмы скурвленной страны,
без ложного стеснения пришёл и напросился в братаны.
Мне – что? Я не злопамятный. Пусть «Хонда» не моя вдесятерне –
зато одним проигрывателем могу сразить малагасийца.
«А правда ли, что в свете наступившего, – вздохнув, спросил его, –
за пару тысяч гривен ты б водительское продал мастерство:
ну, в смысле, как болячка от тебя перебирается ко мне?..»

Детишки просят яблок, платьиц, монстриков – и Коська согласился.