Прости, что я реву. Ты думал, я - кирпич?
Немножечко не так: я нравственный урод.
Твоих постельных сцен вовек мне не постичь,
но что без сердца я - то твой компьютер врёт.

Мне просто с энных пор позволено глазеть
на солнце за окном, на люстру и плиту,
на шкаф и бронедверь, на вымытый клозет,
а чувства ты велел заткнуть под хвост коту.

Случился этот сбой, как термоперепад,
когда в густом дыму зелёный свет исчез,
а мне бы за плечо братишку потрепать,
продолжив на денёк обмен своих веществ!

Но где же здравый смысл? Тепло запрещено.
И ты, шальной гормон, сиди, не протестуй!
И вот уж две зимы подрезанный щенок,
облизывая кровь, дежурит на посту.

Вот здесь, у трёх берёз, планировался пир:
отдельно - антрекот, отдельно - винегрет...
Я так тебя просил: 'Братишка, потерпи,
Съедим последний кекс - тогда пойдёшь в декрет!'

По нынешний июль струится канифоль
из всех твоих гитар, чьи струны, матерясь,
секутся, как шпагат, поскольку помнят боль
веранд и флигелей, беседок и террас.

В сонатах для двоих по маслу сладких нот
всё шито, всё путём, всё схвачено. А вдруг
тамбовская вдова неправильно поймёт
объятия твои и пустит в ход утюг?

Чуть что - скорей беги под пляжные зонты
и брось мечтать о том, что впредь равно нулю.
Вот музыка, вот чай, вот пончики. А ты -
ты думал, я одни троллейбусы люблю?!