У бабы Марии ладони в сухих мозолях,
  И ноет спина; да и муж беспросветно ноет:
  «Все нынче иное!». Иное, а песня та же.
  Муж – старше. Мария помнит его лишь старым.


  Себя она помнит юной: с веселым смехом
  Она за водою с мехом бежит к колодцу,
  Где голос глубокий кличет ее голубкой,
  А ей, приголубленной, глупой блазнится радость.


  А было ли это?
  А, может, ей все приснилось?
  А, может, она это все сочинила позже?
  Что ей, приголубленной, глупой блазнится радость,
  А голубь с голубкой парят в голубом сияньи.


  Но счастие было недолгим, ей долгом – с мужем
  Брести и не думать, как ослик покорный –возле,
  По кочкам, по горкам, по горьким пучкам полыни.
  И страх их немерян: их род ненавидит Ирод.


  О, как же они устали! У стали острой
  Ни жалости, ни усталости, ни пощады.
  Вокруг говорят о крови: о крове жалком
  Не грезилось - если ясли – уже кроватка.


  А было ли это?
  А, может, ей все приснилось?
  А, может, она это все сочинила позже?
  Что страх их немерян, вокруг говорят о крови,
  Под стоны хамсина сына она качает.


  Но что размышлять о бедах, обед готовя?
  Заходит суббота, с субботой заходят дети.
  Ее сыновья – как равы: равняя травы,
  Мария вздыхает, что дочки ушли к свекровям.


  С печальной улыбкой Мария глядит на мужа:
  Пусть жизнь его давит, Давидов потомок стоек
  И, даром, что в легких от вздохов нелегких хрипы,
  Он скажет браху, и вино разольет по чашам.


  А было ли это?
  А может ей все приснилось?
  А может она это все сочинила позже?
  Давидов потомок вино разольет по чашам
  Отведай вина: и вина и беда забыты...


  Муж халу разломит. (Не зря ее руки тесто
  Месили....). Мессию бы потчевать этой халой!
  А внуки нахальные халу под полы прячут:
  На крошки пичугам... Да сами они – пичуги!


  Устали пичуги: зевают и трут глазенки;
  Наивные крошки... А крошки Господней халы
  Рассыпаны щедро по черному блюду неба,
  И месяц – черпак рядом с хлебовом благодати.


  А было ли это?
  А может ей все приснилось?
  А может она это все сочинила позже?
  Огарками свечи... И вечер прошел на славу,
  А месяц – черпак рядом с хлебовом благодати.


  Но ковшик ладоней Мария не тянет к небу
  Она не убога... У Бога Мария просит,
  Чтоб внукам не выпала горькая доля бабки.
  Под шелест хамсина Мария шепчет молитвы.


  Она засыпает. Во сне, будто это в жизни,
  Она засыпает муку и взбивает тесто,
  И в дом ее входит Мессия. Он просит халу.
  Он смотрит в глаза Марии глазами сына


  А было ли это?
  А, может, ей все приснилось?
  А, может, она это все сочинила позже?
  Заходит Мессия и смотрит глазами сына -
  Любимого сына, убитого на Голгофе.