Звездной пыльцой запорошены вод зеркала.
Лиро-эпический Днепр перечитан, как Шелли.
В пустынь иду.
А березка растет из ствола
Друга пистоля:
Вперед, безотказный отшельник!

Медленно время ложится, – как тень на плетень.
К боли привык я.
А боль ко мне – попеременно.
День, – словно год…
Это ясно….
А год, – словно день…
Вены – дороги.
Дороги – естественно, вены.

Скоро Домой…
А ведь я же не выковал щит.
Не научился ни пальцы ломать, ни просфоры.
Радость беды из вишневки, как вишню, тащить.
Братьев, стреляющих в спину, одаривать форой.

Я – за флажками. Стрелок изменился в лице.
Крепнет в душе первобытная грусть динозавра –
Та, что таилась Кощеевой смертью в яйце,
Чтобы, как молния, вспыхнуть над Киевской Лаврой.

Этих зверей не пускают на плац бытия
Мыши и люди, завистники, сошки-букашки,
Но диктофоны от волчьего стонут вытья:
Значит, ты жив, мой степной композитор, пока что!

Значит, пока еще родят гроза и слеза,
Будет по космосу плыть его голос, как ястреб.

Значит, не все талисманы свезли на базар…
Значит, еще не дышать нам не стоит бояться.