Ковыряясь в носу и в золе мемуаров,
натыкаюсь на тот же кирпич,
что и в лавке просроченных велотоваров,
где уборщица бросила клич
выносить старомодные шины и сёдла
на какой-то спонтанный костёр -
и машин стенобитных душманская кодла
игнорировала уговор.

У меня больше нет шалопайской мордашки,
как полгода назад, сиречь встарь,
и не клюнет на гниль на седьмом абордаже
даже самый премудрый пескарь.
Нужно было качать преподобие пресса
и колёс растяжной каучук:
на лежанке не поздно и в старости греться,
подставляя лодыжки лучу.

Пол-Печерска оттяпав, козырный игумен
оставался шофёром в миру:
башмаки поменял - и ты знаешь, не умер,
демонтируя в день по ребру.
На досуге кичась буржуазной породой,
он охотился на лопухов -
чёрный, байховый, ушлый, фальшивобородый
перераспределитель грехов.

Только синяя аура лавки спортивной,
уничтоженной домом его,
неподвластна богам и, как прежде, строптива
на своём рубеже огневом.
Спиртовыми дождями не опохмелиться
пилигриму на лишний процент -
то слеза искалеченного олимпийца
орошает подножный цемент.