Каждая новая жизнь выглядит очень странно – литературный герой, судья его – гордый Плиний, а ты не можешь понять, куда подевалась Анна, девушка в белом венке из бумажных лилий. Может быть поскользнулась и в Темзу, или нет, заболела тифом, лежит в жару и в бреду, вспоминает о вазе Китса вместо молитвы, и в помраченье тихом руки сложила, как жалко, что я не птица. Думаешь, дети искусства вкусны и питательны? Тут бы спешно перечеркнуть ненаписанный стих и выпить. Где твоя Анна, соль декламации безуспешно или курсив, оправдание боли в Лыбидь не унеся с собой – откуда здесь взяться Китсу, просто оливковым маслом маленький афинянин чертит круги на снегу, снегиря рассмотрев как птицу, подумал, что красным чернилом отмечен здесь тот, кто ранен. Анна согрела его в платке батистовом летом – не хочу я другого мальчика, как же вы сына в землю. Он приходит к святому Петру с возвращенным ему билетом, говорит: «Всё напрасно и здешнего не приемлю». Каждая новая жизнь выглядит очень странно – вот они все сидят на облаке – Анна, снегирь, и Юнга долго читают, покой проникает в Анну, и мимо плывет летучий корабль, где нужен приличный юнга. Все песни только не о любви – она отпускает Китса в реки забвения и разночтений горы, и плывет над землей, как снежная голубица, и вдали открываются вешней воды просторы.