Дитя листает книгу на итальянском, в ней буквы размером с кошку, в ней картинки с драконами, что раздирают грудь блондинкам метр девяносто. Скоро сюда привезут руно, колесо и спицы, бывает, что понарошку – смотришь на мир из-под крыльев птенчика Алконоста. Ах, я умру без этой определенности – книгопечатник Гринберг мне подарил каноны, скрепки, акафисты (перечислением не заполняй страницы), с древа познания ветка засохла, добраться сейчас до кроны нам не удастся – на кроне большая птица сидит и кормит птенцов кошатиной из итальянского ресторана, опускает в открытый клюв, заставляя смотреть пошире, ах, я умру без своего Гильермо, а в небе манна свинцовыми тучами, сколько комедий в мире. Дитя листает книгу на итальянском, видит сломанное корыто, видит небесного агнца, клятвопреступника на террасе, видит канал Грибоедова, и, потянувшись сыто, приближается к скромности истины и миловидной массе. Дитя прочитало, что гении все умирают детьми, теперь не растет никак, ухватившись за скатерть цепкою пятернею, к нему из подпола приходят другие дети  - деточка, не хами, и я покажу тебе ад, конечно, не весь, завесу лишь приоткрою на пару секунд, увидишь драконов, блондинок, здесь раньше гулял Доре, за неименьем гуаши растапливал плитки черного шоколада, ты открываешь глаза в проницаемо черной дыре и говоришь: «Из-за вас я не знаю ада», одни рекламные объявления, как же вам тут прожить, дитя листает хтонический разговорник, Экклезиаст в теплице, на каждой прожитой станции может порваться нить, под крылышком Алконоста не говори о птице.