Ромену Гари не спится, на ветке щебечет птица, под окнами медуница расплавленная цветет. Беседка, скрипят качели, и мало же мы успели, болтаемся тут без цели с подмосток на огород. Всё это условность быта, скажи ему: «Я убита, лежу здесь, тобой забыта, из кости растет трава, пускай тебе будет сыто, иконою общепита по кружкам чужим разлита и в каждой крови жива. Потом унесут суфлеры луну, золотые горы, и ты заскучаешь тоже, очнешься и смоешь грим, подумаешь: «Я не Грета с морковью для винегрета, во что же я тут одета по воле девицы Гримм». Танцуй для меня, Гертруда, должно же случиться чудо, а я тут посплю покуда, и сны не приснятся мне. Ты ждешь меня три недели, но знаешь – повсюду мели, и если бы мы посмели и с рифмами наравне открыли бы танцев школу, ходили бы очи долу, душой приросли к подолу, ничто нас не ждет в пути. Ты ждешь меня, год от года меняется вкус и мода, но это ошибка кода, гори и себе свети. Вот так и скажи, как будто прошла лишь одна минута, и зрителям станет худо от мысли, что не конец. На сцене одна веревка, как зрителей дурят ловко, и варит из букв перловку рачительный сорванец.