Лодчонка заплывала в тупичок,
зависнув на мели в деснянской ряске.
Коричневый нектар сползал со щёк
сосны - дикорастущей папуаски.

Мессию зацеловывал мессир;
шли вспышки - и сквозь слой фотонной пыли
мой смелый, расторопный конвоир
грёб вёслами почти в чумацком стиле.

За робкими обрывками бесед
горшечницы в чепцах, даваясь диву,
хвалили за дворянский этикет
ничем не выделявшегося Диму.

А он меня берёг от всех острот,
когда, стирая глотки в хриплый кашель,
задиры хохотали: 'Вон идёт
пришелец наш за ручку с бабой Глашей!'

И Дима - я уже не помню, как -
остановил молву и кривотолки.
Иначе о подводных тайниках
узнали бы не только Новосёлки.

Чуть ближе к сентябрю Десна тесьмой
казалась, и сосновый бор - брикетом;
я взял, проигнорировал письмо
со свежим дачно-лодочным приветом...

И эту главку, словно мыльный шар,
я вычеркнул из повести без риска.
А дом бы мой Шулявку украшал,
задумай я продолжить переписку!

Мешок своих плодов я волоку,
твержу: 'Пежо, Пежо', как старый ара,
но хвастаюсь и жабе, и жуку,
что был знаком с редактором 'Бульвара'.