Земля уже вращаться перестала.
Застыла, как юла в забытой детской,
Подернувшись неровным слоем сала
В естественном желании согреться.

А мы живем. И день, и ночь – все те же.
Да это солнце с жалостью библейской
Само подвиглось по-над твердью: держит
Ее на иждивении плебейском.

Зима уже давно сравнялась с летом.
Что осень, что весна – глухие тучи.
И снова по-эдемски неодета
Та горсть людей, которые живучи.

Ей холодно. Она не понимает,
Зачем осталась на остывшем пепле.
Пошли упоминания о рае…
Похоже. Было б – если бы ослепли.

Они умрут. Останутся лишь двое.
Им снова явит Бог себя, быть может,
И добрыми словами успокоит:
Запретным Древом волю уничтожит.

Да некому их искушать: все змеи
И прочие рептилии – угасли.
И Бог, зевая, думает о смерти.
Он всемогущ – а значит, будет счастлив

Так, как захочет – не воззрев на лица,
Возляжет и забудет воскресенья.
И двое разом прекратят молиться,
В единый миг познав, что нет спасенья.

Один умрет. Останется другая,
Которая сумеет и без Бога.
Терпение. Теперь – не ради рая,
А ради самого себя, тупого.

И будет Плод закатанным в варенье,
И ляжет Змий узором для вязанья.
И будет суд. И приговор терпенью:
«Ты вместо ада будешь наказаньем»