Машенька греет куриную ножку и небо в опрятных чаинках
Мерно бежит за окном, удаляясь в малинник густой.
Скоро наступит февраль и тебе уже некуда деться –
Памятным знаком в подснежную пыль прорасти.
Зеркало треснуло дважды и к памяти не дотянуться –
Скорость рожденья фонемы тебя отменяет в строке.
Вечером я открываю кукушкины письма:
«Милая, лишь захотеть – и небывшее станет крестом.
Ты проиграть эту тяжбу с собой умудрилась
И на столе твоем тлеет чужой «Голуаз».
Но без подробностей – всё происходит примерно
Так, как приснилось в сочельник – ты помнишь, мой друг?».
Мы разминулись на несколько дивных столетий.
Голос мой тонок, душа превращается в слух.
На потолке в отражении сумрачном Невский
И гувернантка теряет селедочный хвост.
Дети бросают на лёд золотые монеты,
Лед обжигает металл – как узнать мне тебя?
Завтра среда, от Коринфа оставшийся пепел
Бросив на грядки свои, будем верить в слова.
Машенька выйдет походкою легкой с перрона
И растворится кофейною стружкой в парном молоке.