Мой лунный шмель, тревожен твой покой;
Шагнет за угол буквой одинокой
В названии долины недалекой
И списка слез, уловленных рукой.

Мой спутник странный, долог твой черед,
Сон хрусталя уронит каплю ночи:
Он обусловлен смертью Тамагочи,
Как судный день и прерванный полет.

Горячий ветер над пустой яйлой, –
Строка из танца злаков обреченных,
Соцветий праздничных, в молитву облеченных,
Где глинозем приоткрывает слой.

Вчерашний ужин, ветхая леска,
Распятый звук крестообразной тени
Падет на дождь и скальные ступени,
И кажется игрушечной тоска ,

И длинный дом забудет свой уют,
Составленный из стула и дивана, –
Как у степи рождается саванна, –
И листья вновь молчат или поют.

Дрожащий лик и пенная волна
Качнет тростник в испятнанном мольберте;
Был снег и зимний штемпель на конверте,
А оказалось, что была весна.

Дверь заперта, и тает карамель,
Чугунный берег, тонкая прохлада,
В земной тиши стал голосом из сада
Мой краткий часовой, мой лунный шмель.