Лунные зайчики скачут по спицам
нашей с тобой самодельной арбы.
Спят желтоглазые Умань и Кицмань;
спи, капитан моей трудной судьбы.

Долго ещё нам искать ту поляну,
где закопал я один документ
вместе с ажурной манжетой реглана
в честь затяжного парада комет.

Спит мой разбойничек. Яблочный лобик
топинамбуровым соком налит.
Росный орнамент на щёчках, и обе -
мякоть кубинской папайи на вид.

Скопища звёзд галопируют в небе;
там, на одной, обитает твой друг...
Только на нашем подержанном кэбе
можно успеть к нему в гости к утру.

В нерастревоженном студне лимана,
дрогнув слегка, отразились на миг
роза и два с половиной вулкана,
точно пророк в эту заводь проник.

Спите, глазёнки гранёной финифти,
плавайте в море серебряных трасс,
только планиду мою не вините,
что я с машиной вопрос не утряс.

Ночь переводит металл на мониста.
Ночь контролирует жужелиц кросс.
Умань умом покоряет магистров;
Кицмань мурлычет мазурку под нос.

Чёрт бы её разодрал, эту Гетмань!
Липовый воз волочится едва...
А под чернеющей рамкой багетной
в склепе мои истлевают права.