«Их что, всех поели? – спрашивает сорока. –
Раньше кольцо найду, брошь, кастет Будулая…
Сейчас – поводки да ошейники. Ну морока!
И главное – по массиву не слышно лая!»

Иволга прыснула: «Я голубую попону
тащила в гнездо по кускам! Не надо ля-ля!
А вот что тишина по микрорайону –
насторожило. И череп – как «чей туфля?».

Череп невзрачный – видать, ксолоитцкуинтли.
Слышала, чавкали – мама и статный сын.
А ну подожди, посмотрю: кенотаф стоит ли
на месте баталий железноскелетных псин?

Стоит… Даже не надтреснут. Поели – точно.
Тему хорошую кулинарную просекли.
Ой, погоди! Слетаю, возьму фестончик,
а тот тут уже и голуби – короли.

Но вон и попсу в приёмнике притащили
сынок с мамашей – летим, летим в тишину!»

Запахла опушка шашлычным дымком на лещине,
но не свиным: я ж птичек не обману…

И все идеалы библейских учений забанив,
на яркую жизнь экономя, диету чтя,
она повторяет ему: «Доедай собаню…» –
а в кронах пернатые тоже не без чутья.

Когда полицейские со служебной свиньёй
в хохот повергли иволгу, сороку и завирушку,
переориентированный город был осенён:
можно ж на кальций пускать костяную стружку!

Дятлы кумарят. Ножик влетает в ствол.
Сдохли белянки. Траурницы порхают.
Была чупакабра загадочным существом –
сейчас измождённая, мокрая, как дирхаунд.