Крысиный бег дождя по крыше.
И дальний колокол чуть слышен.
И откликается в былом
неизречённость наказанья –
кнута ритмичные касанья,
всегда нечётные числом.

Людская кожа толще бычьей.
Старинный праведный обычай
терзал не нашу наготу.
Но ожидание удара
живёт подобием радара
и ловит звуки на лету.

Карабкаясь на гору вдоха,
земная тварь не ждёт подвоха,
ей рифмы выдохов легки,
её глаза и ноги парны,
и рук движенья безударны
в строках, где стопами шаги.

Покуда время не долечит,
играет сердце в чёт и нечет,
гоня пурпурное вино
в органный гул и смех свирели.
Но так, как мы вдвоём сумели,
нам, разлучённым, не дано.

И я, от музыки немая,
вдруг отрешённо понимаю:
о, как за дело их секут!
За этот замысел незрячий,
за этот вопль ночной, кошачий,
за этот маятник вольноотпущенных секунд...