Книга поэта Татьяны Шороховой «У мира на ладони» вышла еще в 1999 году, но до сих пор пользуется неослабевающим интересом крымского, и не только, читателя, а также литературоведов-исследователей, творческой молодёжи – участников крымских литературных семинаров и фестивалей. Она продолжает презентоваться в самых разных уголках бывшего СССР, наряду с другими книгами автора неоднократно представлялась читателям в стенах актового зала Таврической Духовной семинарии. И это неудивительно: изо всех поэтов полуострова Т. Шорохова по праву считается символом и творческим проводником Православной веры.

За это время у Т. Шороховой вышло множество других поэтических сборников: «Алупкинский дневник» (2003), «В стране потерявшихся детей», «До седьмой зари», «Фонарик счастья» (2006), «На распутье дорог», «Давайте попробуем жить» (2007), «Ударная волна», «Застигнутая жизнью» (2008), «Терпкая синь» (2009), «На воде и хлебе», «Приношение» (2010), «Выход» (2011); а также научные исследования, книги для детей, пьесы, сценарии документальных фильмов, аудиодиски с песнями на ее стихи различных композиторов и исполнителей.

Однако автор настоящего материала выбрала объектом своего литературоведческого исследования именно эту книгу – самый первый поэтический сборник Татьяны Шороховой «У мира на ладони» (Симферополь, 1999) – именно потому, что он – первый. Поэт в начале своего творческого пути, еще не успевший пригубить не только славы, но даже толком не осознавший себя в этом качестве, функции – «поэта» – наиболее истинный. Это абсолютная искренность, раскрытая душа, отсутствие каких-либо шор, чужих мнений, влияния творческой среды, критиков и прочего. Это – суть души творческого человека. Да, в стихах может прослеживаться некая неумелость – но только если речь идет о, так сказать, «растущем организме», становлении. Но если поэт приходит в мир талантливым от Бога, то именно по первым его книгам и стоит пытаться его осознать и впустить в свою душу.

Тем более, что есть, с чем сравнивать. В последнюю книгу автора – «Выход» (СПб, Аллегро, 2011) – вошли многие из ранних стихов, из книги «У мира на ладони», но… в переделанном виде. По словам самой Татьяны Сергеевны, она работала с серьезным санкт-петербургским критиком, причем работа велась именно в сторону светскости книги, которая планировалась к выходу именно для «рафинированной» литературной среды. Имея на руках оба издания, автор статьи не могла не провести сравнительного анализа текстов в разных редакциях.

Книга «У мира на ладони» – глубоко православная и очень задушевная, действительно, как о ней сказано в предисловии Н. Рачкова, отличается «лица необщим выражением» – не в пример многочисленным однотипным поэтическим сборникам, написанным и изданным их авторами ради погони за дешевой известностью. Автор же этой книги не ищет славы, более того, она и вовсе не думает о ней, понимая, что «цель творчества – самоотдача…» Автор отдает всю себя читателю – и тот с благодарностью принимает ее книгу.

Потому что это книга обо всем. Обо всем том, что нам дорого и близко, что болит внутри каждого из нас. В первую очередь, это книга о Православной вере, о становлении и очищении человеческой души:

Как возвращалась жена неверная
Под кров тепла,
Так оживала душа бессмертная –
И ожила.

Подъеме ее до того, чтоб стать достойной Царствия Небесного:

Она по-девственному ласкательна,
Без тени мглы.
Её святое лицо – сиятельно,
Крыла – белы.


Тем, чья душа не закоснела еще в грехе и усладах этого мира, эти стихи окажутся родными и близкими, они зацепят за самое потаенное и святое, что запрятано в нашем подсознании, и вынут это наружу даже из самых дальних и забытых внутренних завалов. На строки Шороховой невозможно не откликнуться и не принять  в себя их целебное воздействие. Возможно, и потому, что Татьяна – настоящий поэт, и говорит с нами не языком дидактики и прямых поучений (чем грешат многие религиозные поэты, и не на пользу себе и читателю), а языком пронзительных образов, ярких метафор, словесных находок и построений, часто напевно-былинным слогом – как будто не сама она все придумывает, а её вдохновение питают глубинные и всеобъемлющие архетипы – наши, исконные, русские. Как будто полётом ее мысли и чувства  руководят Свыше. Ее стихи цельны, ясны, кратки и емки, иногда бывают резки, натянуты, как струна. Это истинные, искренние чувства женщины, желающей спасения и очищения – не только себе, но и всем ближним, для которых она «голосит стихом». И в то же время – это слова человека, глубоко воцерковлённого, прекрасно знающего церковные каноны и догматы и не желающего от них отходить – да и ради чего бы ей надо было это делать? – ради кощунственных новаций, работающих на эпатаж и картонную популярность автора? Для Татьяны Шороховой это чуждо и неприемлемо. Ее задача – своими, собственными словами доносить до читателей вечное и нетленное.

Потому недаром многие стихи Шороховой перекликаются с изречениями самых разных отцов церкви – как древних, так и современных, как, например, Григория Паламы, иеромонаха Серафима (Роуза) и др. Список можно продолжать, и он будет длинным.  

К примеру, весьма жесткая и бескомпромиссная (особенно на взгляд нерелигиозного человека) фраза иеромонаха Серафима: «Человек достоин только ада, если он не достоин Небес!» в поэзии Т. Шороховой «обкатывается» и смягчается, благодаря чему легче и смиреннее доходит до еще неокрепших душ, которых могла бы испугать жесткость. И верно: слова иеромонаха – для тех, кто уже ничего не боится, кто уже тверд и от удара станет только крепче. Стихи же Шороховой – так сказать, для «начинающих», для уловления душ, которые пока только приглядываются к пути светлому и небесному. И, приглядываясь с помощью поэтических образов, видят этот путь еще более привлекательным. Ибо он не только свят и светел, но и красив и интересен, ибо Всевышний благословил красоту, искусство и творчество, расцветил ими жизнь Своих детей.

Именно потому так богата палитра стихов Т. Шороховой. Кроме названной, ее поэзия охватывает множество тем. Ее острая боль – гражданская, патриотическая лирика, тема Родины, Руси, России, ее исконной чистоты, ее древних, правильных, чистых и очень даже целесообразных обычаев и традиций, которые, как с прискорбием говорит об этом поэт, нынче забываются. Но все же еще возможно их возрождение и спасение Руси и русских.

Глубоко и ярко передана поэтом и женская тема – любви и материнства. Особенно пронзительны стихи о том, как жена всеми силами пытается отмолить и спасти душу своего «земного» и «заблудшего» мужа:

Я льну к поруганному Спасу –
Ты издеваешься над Ним.

Но всегда торжествует Любовь и Вера, а главное, что несут эти стихи, – это яркая, острая, бессмертная Надежда. Мы видим, как прозревают и очищаются герои стихов Шороховой – а, значит, не все потеряно и для нас. И мы надеемся. И мы верим. И веруем.

Такой же верой и жизнью пронизана в книге  и природа, тема которой для поэта очень важна. Каждый листочек, росточек, травинка, бабочка – творения Господа, и они живые, у них своя жизнь, своя философия. И даже интерьеры, вещи (дверь, ваза и др.) у автора имеют душу, личность, мировоззрение, свои вечные вопросы и ответы на них. Об этом очень ярко написано в подборке философских зарисовок о вещах в конце книги. На примере этой подборки можно филологически подробно разобрать поэтический язык Шороховой, ее стиль, образный строй, тропику и прочие художественные приемы.

Эта тема неоднократно поднималась в работах литературоведов-исследователей, и она действительно заслуживает отдельного внимания, потому что язык Татьяны Шороховой – особенный, свой, не похожий на другие, яркий и даже неоднозначный, вызывающий множество вопросов,  – такой, на примере которого могли бы с неослабевающим интересом учиться молодые поэты, особенно те, кто встал на путь поэзии духовной.

Но что же случилось с автором через чуть более десятка лет по выходе первой книги? Зачем ей, «птице певчей», понадобилась «рафинированная литературная среда», вхождение в нее? Причем – посредством искажения самой себя под стать «принимающей стороне»… Над таким поступком любимого поэта задумается всякий искренний читатель.
Возьмем для сравнения одно из самых пронзительных стихотворений автора о Родине «Не за харчи, не от обид…». В книге «У мира на ладони» оно звучит так:

Не за харчи, не от обид,
В общаге старой – не в обители,
Я стала Родину любить,
Когда вокруг возненавидели.
До преисподней всей земли
Расколотая перебранками,
Она лежит – и ковыли
Тускнеют над ее останками.
Дрожа предчувствием осин,
Чернея ягодой-смородиной,
Мне до кончины голосить
Над изуродованной Родиной.
То причитая, то без слов
По-бабьи отпевать запретную
Мою горючую любовь –
И позднюю, и безответную…

В сборнике «Выход» стихотворение претерпело существенные изменения и приняло такой вид:

Не за харчи, не от обид,
В общаге старой – не в обители,
Я стала Родину любить,
Когда вокруг возненавидели.
В завалах, выбившись из сил,
Как будто жизнь до края пройдена,
Мне довелось поголосить
Над изуродованной Родиной.
То причитая, то без слов
Оплакиваю и запретную
Мою горючую любовь –
И позднюю, и безответную.

Можно было бы и не делать выводов по поводу изменения текста – читатель и так заметит, что от него практически ничего не осталось. Если в первом случае мы видим поэта, животрепещущую эпическую личность, которой настолько небезразлична судьба Родины, что это перерастает в личную трагедию, боль собственного сердца, сама лирическая героиня сливается с Родиной и «голосит» даже не о ней, а ЕЮ, призывая читателя опомниться и проникнуться, сострадать и действовать: спасти, помочь, вытащить свою страну из бездны… То во втором случае видна обычная женщина, настрадавшаяся и наплакавшаяся от политико-экономических изменений в государстве и привешивающая к этому «хвостиком» еще и какую-то свою запретную безответную любовь. (Сложносочиненная синтаксическая конструкция: «…поголосить… над Родиной… Оплакиваю и запретную… любовь…» у филолога (да и у внимательного простого читателя) вызовет ассоциацию самую прямую. О том, что это любовь именно к Родине, можно понять лишь из первого варианта текста). А потому мне не совсем понятны редакторские ножницы, прошедшиеся по этому – и увы, не только! – тексту. Снизить накал страстей? Уничтожить искренность? Максимально убрать политическую составляющую? Да нет здесь политики! Есть патриотизм, есть душа человеческая, любовь, боль… Не нужно все это «элитной поэтической среде».

Потому сборник «Выход» максимально светский, он переполнен пейзажной лирикой, в основном, посвященной Крыму – любимому уголку автора. Удивительно, что санкт-петербургское издательство и  критики допустили столько авторского негатива в стихах по отношению к холодной и безжизненной Северной столице:

И град с витринами нескромными
Себя прихорошил опять:
Дворцами, храмами и тронами
Туристов нужных удивлять.

Впрочем, мы можем удивляться авторской задумке подобной книги, но вот судить ее права не имеем. У каждого поэта свой путь, и если на этом пути ему необходима «элита», то значит… «Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно…» А не желание ли донести до холодного элитарного, эстетизированного мозга (слово «сердце» здесь вообще неуместно) часть своей души, искру жизни, веры, надежды – двигало автором? Может быть, она, как человек мудрый, поняла, что для того, чтобы «прорваться» туда, надо некоторым образом «мимикрировать»? Что-то вроде тайного агента в стане врага? Впрочем, это фантазии… а почему бы им не быть близкими к реальности? Главной особенностью поэта Татьяны Шороховой всегда было то, что она шла к людям. При этом неся им свое слово, а не себя. Никогда ее выступления и творческие вечера не «блистали» трюками дешевого пиара,  костюмами, постановочностью, скандалами и слухами. Может быть, и сейчас для нее было важным переступить через себя, свою поэтическую личность, которая, без сомнения, подвергнется недоумению читателей и критике в литературной периодике за такой поступок. Главное – завоевать словом новое пространство, уловить новые души.

А ведь искренность никуда не девалась:

Вскрыв духовную жажду,
Я взялась за науку.
Показали однажды
Мне колдовку-шептуху.
Вроде, всё она – с лаской,
Но пахнуло бедою,
И припомнилась сказка
Про копытце с водою.
Уязвлённая жалом
Нищеты изначальной,
Я по храмам искала
Покаяния тайну.
И Господь мне не всуе
Показал, озадачив,
Высоту неземную,
Что дается лишь плачем.

Если такие простые, живые, человеческие – и тем бездонно глубокие (или даже – высокие, ведь глубина и высота в духовном смысле тождественны) – способны проникнуть сквозь шпицрутены критики в эстетское издание, то это значит, что не только сила поэта велика, но и для самой «среды» не все потеряно. А может быть, она живая, эта среда, а холодной только притворяется? Не из страха ли? Перед чем же? Да перед этим самым плачем, искренним страданием, чистой скорбью, посредством которых только и дается человеку понимание…

А еще – посредством поэзии. Мне довелось обратить внимание на то, что в конце книги «Выход» автором помещен целый ряд стихов на одну и ту же тему: о поэтическом таланте, форме и содержании в стихах, «сверхзвуковой силе слова», «Душе Поэзии – Любви» и – увы! – «торжестве головоломки над поэзией» в современном творческом пространстве:

Шла по свету похоронная процессия –
Музу неба хоронить во мгле…
Торжество головоломки над поэзией
Праздновали люди на земле.

Не умели их сердца-сухарики
Ни светить уже, не сострадать…
Вот они толпой зажгли фонарики
И словами начали играть.

Им вручила фея рукотворную
Пустоту алхимии в стихах.
Плащ, исполосованный кроссвордами,
Развевался на ее плечах.

Колыхалась в испаренье факельном
Пустота в сердцах и в головах…
И лишь те – в органах – ивы плакали ,
Да вздыхал слезами вещий птах.

Здесь нет ни слова о вере, кроме тонкого намека в виде авторской сноски. Какой изящный и мастерский ход! Не смогла я не пофантазировать о том, что это наш агент раскрывается – но лишь внимательному, вдумчичвому, душевно тонкому читателю: «Да, пришлось мне поиграть  немного в форму, подстройку, влияние критиков и среды, но ты ведь знаешь, каково мое слово на самом деле, о чём оно и зачем… Тебе ли этого не видеть и не понимать? – если только ты сам – человек души искренней и ума неравнодушного. Для тебя я по-прежнему обнажена сердцем, по-прежнему – и всегда! – «у мира на ладони»…».

Симферополь