А скажут, скажут, что это соломинка, за которую хватается утопающий.

Мир окончательно невозможен. Он непереносим настолько, что неубедительно выглядит исчерпывающий ответ на вопрос «Если Бог всеблаг, как он мог допустить существование такого зла?», – что это добровольное самоограничение ради нашего испытания. Нас, созданных по его образу и подобию, сделали настолько слабыми и несовершенными, предрасположенными ко всякого рода пропастям и несчастьям, что, очевидно: никакого, даже маломальского, испытания мы не выдержим. Разве что отдельные герои.
Герои, где вы?!
Перечитала свое, в предыдущем абзаце написанное – и ужаснулась: как виртуозно можно оправдывать свои грехи! ...Был Будда, который говорил об океане мутных капель и береге нирваны.  Был Шанкара, мечтающий о разбивании глиняного горшочка тела, из которого вырвется ветреный воздух души. Они думали, что смерть – это птица, молниеносно взлетающая в небеса с ломающейся под нею древесной ветки. Был Иисус, – и Царствие Небесное.
Я не могу умереть, потому что я никогда не умру. Это, вбитое с детства, исступленно-наивное верование не покидало меня всю жизнь. Страх небытия – еще больший, чем ужас пред безобразностью бытия. Остается поверить в бессмертие души и предаться вечной игре обессиленного интеллигента: Поэзии, Философии, Мистике, Богословию... Там, в трансцендентных сферах, найти единственное неопровержимое Доказательство, окрасить свои глаза в безупречно-синий цвет Великой Правоты этого Доказательства, а потом доживать свою земную часть с осознанием того, что Доказательство это есть у тебя в душе как конфета за пазухой. Глядеть на остальных, как на заблудших овец – ребят, которым «не досталось», мучиться от собственной умаляющей красоту бессмертной души гордыни и точно знать, что больше, больше – не дано.
И на том спасибо.
Мне жаль Элоизу, которая любила Абеляра. Абеляр, безусловно, был начитаннее ее и злее. Я его понимаю. Я ее понимаю. Женское – в ответ на Иное. Мать-Земля вздумала возразить Небу.
Я видела и других: чувство абсурда от Земного в сочетании с чувством безверия в Небесное заставляло их вгрызаться в Земное до умопомрачения, до почернения вен, до последнего предела, за которым ничего не следует. Так рождались неизлечимые гедонисты и вечные революционеры. Такие обычно высмеивают слабости «вшивых интеллигентов», не понимая, что их «бегство» от жизни – в саму жизнь, в наслаждение ею или в ломку ее – это бег по кругу, от старта к старту.
А потом скажут: «Он плохо кончил». Спился. Скончался от разрыва сердца на собственной любовнице. Погиб, защищая повстанцев в Боливии.
Мой Че Гевара, я тебя люблю! Мой Абеляр, я и тебя люблю!
Не могу любить никого из вас.
Не могу принять никого из вас.
Всех принимаю.
Вы – две крайности одной сущности, ортодоксальность Принципа, доведенного до логического Конца. Смех надо мной, бедной дурочкой, по-бабьи влюбленной в компромиссы и полутона.
Почему только Бог или только мир? А может, и Бог, и мир? Этот пугающий, отвратительный, как больной старик на измятых простынях, мир – это дитя Бога?! Да. Я не могла успокоиться, пока не нашла эту иоанновскую ленточку с личной для меня надписью «Бог есть любовь». И ничего кроме. Чувство любви заставляет меня поверить в то, что Бог есть. Более того: он не просто, «где-то там» трансцендентно есть, как гарант какого-то далекого и определенно запрограммированного на Армагеддон будущего, он есть сейчас – здесь и         сейчас! – в моей душе, в моем сердце, переполненном свежими мартовскими почками на березе.
Это мое Боговоплощение.
Это моя София.
Это мой Логос.
Это мой Иисус.
Чувство Любви, выраженное через глаза иконы. Чувство Любви, выраженное через зеркала Руми. Чувство Любви, выраженное, через сады Хайяма. Индусское покрывало-майя, в которое заворачивается Бог-любовь, вступая в мир. Еврейская Скиния. Чувство Любви, выраженное через царство коммунизма. Чувство Любви, выраженное через Оранжевую повязку на голове.
И вот, это чувство, своей детско-беззащитным всесилием, так остро, так очевидно противостоящее чувству Нелюбви, стирает все русла всех речек, превращая мир в мировой океан, где нет места ни католику, ни православному, ни мусульманину, ни кришнаиту, «ни эллину, ни иудею»... Богоявление? Соборность? Богочеловечество? Пусть так. Один философ Любви сказал, что половая любовь есть в первую очередь родство душ, потом брак, а потом – секс, но большинство людей движутся по этим пунктам от третьего к первому вместо прямого вектора.
... Мой Боже! Ты – это моя Любовь. Любовь – это что-то принципиально сущностное, содержательное, категорически неформальное. В идеале – гармония содержания и формы. Наличие адекватных оболочек. Родство душ полнее при совпадении вкусов. Общность веры укрепляется принадлежностью к одной конфессии. Дорогая картина смотрится красивее в золоченной раме. Сад без забора обязательно будет расхищен...
Но на определенном этапе, страшном этапе человеческого существования, происходит подмена одного другим. Чувства выветриваются, остаются пустые формы, ошибочно принятые за содержание, Только рамы. Только заборы.  То есть – разделенность. То есть – Крестовые походы. То есть – Джахад. То есть –смешные вопли стариков в троллейбусах о президенте и премьере – и домашние очаги, в которых уже давно ничего не тлеют.
А скажут, скажут: «Какая счастливая пара!»
Содержание же, лишенное своего дома – формы, – предстает, в шокирующее голом виде, как общественный протест. Богемные штучки. Может, оно только так и может выжить в царстве пустых форм. Вынужденная бравада. Кто больший праведник: добросердечный атеист или озлобленный священник? Притча про самарянина... Парней так много холостых! Женщина, которая любит женатого, – apriori – не любовница. Мария Магдалина, потерпи: еще один камень – и ты взлетишь с обломанной ветки. Машенька, девочка моя, не плачь! Мэри! Этот парень все равно в глубине души знает, что ты права. И любит тебя, сам того не осознавая. Вытеснение – единственный безопасный способ обращение с правдой. Иначе она вытеснит тебя. Сократ, по мнению Ницше, был убит за то, что лишал глупость чистой совести. Ницше – тот же христианин. По сути, он боролся с фарисейством, сам того не осознавая.
Глупо.
Смешно и глупо.
Божественно.
***
...Мой Боже! Я шла сегодня домой по серому мартовскому небу, вдыхала запах пробивающихся травинок и было счастливо несчастлива и несчастливо счастлива, упиваясь осознанием великого таинства Любви в своем сердце.
Я шла мимо бабушек в платочках, я заходила в храмы любых конфессий и теряла свечки под их возмущенные возгласы. Я знала: это Мое Мгновение. Больше не было жизни, больше не было смерти, не было ада и не было рая, ни прошлого, ни будущего, «все смешалось в доме Облонских», все превратилось в единую секунду одухотворенного Любовью, обостренного всеми жилами бытия.
Мое Боговоплощение – это Вселенная в капле дождя.
Мое Боговоплощение – это монады любимых глаз.
Иисус на кресте, который не вызывает у меня «страха Божьего», – только Любовь!  – это Дождь и Взгляд.
Мое Боговоплощение  – это крохотно легкий гетевский миг, вослед которому придет другой миг, подобно тому, как за одной умершей бабочкой тотчас родится другая.
Я – бабочка.
Мгновенность – есть Вечность.

Мой Боже, я люблю тебя за то,
                                               что Ты мне дал Себя в лице Любви.

... Мой Боже, я люблю в Тебе одно:
Что ты мне подарил возможность быть.
Ходить в кино. И не ходить в кино.
Смеяться, мыслить, огорчать, любить.

... Мой Боже, вновь усугубится боль:
Вчерашний сон свою увидит явь.
Богоявление мое – Любовь:
Инь за косичку снова дернул Ян.

И я иду (в гурьбе или в судьбе?)
У первоклашек шустрых на виду.
...Мой Боже, я одно люблю в Тебе:
Что я – люблю.
Что я еще – иду.
                                                                     

15 марта 2008 г.