Самой зимой, когда нет земли
и нет никакой надежды на солнце
я смотрю через свёрнутый в трубочку блин
на усталое, тёмное Кунцево. Концен-
трация радости в этих местах
чрезвычайно низка. Только в чайных искать,
там, где лица разбитые, будто рейхстаг,
но и там она на 9/10 - тоска...


В остеклённый оскал предночного метро
димедролом вхожу и, оттаяв, горчу.
В заповедной кабинке сидит муми-троль,
добродушный ворчун, облаченный в парчу.
Я вручу ему свой комсомольский значок
с тонким профилем Девы на первом листе.
Он прочтёт и заплачет, захочет ещё -
"Пропусти, - попрошу, - я ведь тоже из тех
кому снится стихия иного стиха,
по ком, не смолкая, звонит тишина.
Пропусти меня, друг, я так долго искал
эту Тайну. Она мне разрешена!"
Он восхлипнет и насухо вытрет усы,
он воскликнет, роняя монетки из глаз:
"Я услышал тебя! Ты мне осень и сын!
Проходи, твоя давняя Тайна сбылась!
Так не медли ж!". И я снизойду к поездам,
окунусь по макушку в их благостный гул...


И свобода случится во мне, как звезда,
Как иголка в огромно горящем стогу.