Анаксимандр наблюдает как его отражения разбредаются в разные стороны. Будто мысли. Анаксимандр ест свой ус и ус ему невкусен. А закурить нечего (закурить на его континенте будет возможно не ранее чем через полторы тысячи лет). Анаксимандр почёсывает зачехлённый баян и на сердце накипает злая частушка. Но Анаксимандр молчит, зная, что этот жанр не будет понят его современниками. Не достаёт многих слагаемых: ни вина столового ╧.., ни курительного табаку, ни бескрайнего, непочатого простора, повергающего всякого грека в беспричинную грусть.
Анаксимандр почёсывает зачехлённый баян и думает о собственной несвоевременности, о том, что гораздо опередил свою эпоху, и эпоха ему этого не простит.
А эпохе, меж тем, решительно не до него. Эпоха вспучивается буднями, ворочает бытом, обрушивается народом на народ, разметая вокруг тысячи человеческих брызг. И всякий верующий в эпоху увлечён её, не оставляющим надежды, броуновским течением. И многие ведь, слишком многие верят. Не верит только Анаксимандр. Ну, может быть ещё и Анаксимен. Да и те, если разобраться, разве из разумения не верят? Нет, из вредности скорее.