Я иду по берегу залива.
Мол скалистый розов и остер.
Вдалеке синеют Кошка, Дива –
очертанья духов в виде гор.

И, слегка сверкая словно брызги,
созревают гроздья первых звезд.
(Впереди -- дороги Симеиза,
позади -- таинственный Форос).

Склоны гор, холмов угрюмых скаты
непривычно блеклы и седы.
А на них видны пансионаты
и скупые крымские сады.

Там под вечер весело и жарко
от беспечных криков и гитар.
А с утра лишь старая татарка
ковыляет в город на базар.

В полумгле оттенка спелой сливы
всё обходит битое стекло,
поднимаясь по крутым извивам
темных гор, вздыхает тяжело.

Но не так страшны ей эти склоны,
как сознание, что день за днем
все труднее поднимать бидоны
с лиловатым козьим молоком.

В шесть утра, когда сияньем дымным
луч рассветный ляжет на карниз,
на стоянку съедутся машины
по дороге Ялта-Симеиз.

Будут хлопать крашенные дверцы,
падать свертки в копоть мостовых,
и толпа туристов-«иноверцев»
запестрит на улицах седых.

Луч скользнет базарными рядами,
озарит торговок вдалеке
и ее, стоящую на камне --
запыленном горном кулаке.

Острых сланцев крошечные солнца
растворятся в солнце голубом;
и домов квадратные оконца
заискрятся утренним теплом.

И быть может, в мареве капризном,
легкой пряже сизых облаков
на старинном рынке Симеиза
кто-то купит козье молоко.