Стучали колёса. Ершились чубатые стрижки.
Мелькали дома, чуть просевшие от колебаний.
Навстречу геройству спешили девчонки, мальчишки.
Но вдруг оказались в удушливом вязком тумане.

Ах, пыль на глаза... Серебристые режут частицы,
как будто бы всё превратилось в густой металлический порох.
Воды бы... Во - дыбы - ручной - в светлом прошлом водицы.
Но вот оно, солнце. Вот зданья. Вот люди. Вот город.

Берём чемоданы. Выходим. Потише. Вот мамы
и папы нас встретят. Какой-то иссушенный демон -
с чертами знакомыми - возле зияющей ямы,
киоска в навязчивых глянцевых вывесках. Где мы?

Перон весь в плевках и окурках. Здесь что-то нечисто.
И как-то имперски звучит вождь наш праведный Лeнин.
Начальница поезда махом бежит к машинисту:
Петрович, похоже, что мы перепутали Время.

- Туман тебе в очи.
                    - А ты погляди на табло-то,
прислушайся к шуму. Из рупора - жёваным громом.
Да, солнце. Да, лето, но... Но девяносто второго, -
Неужто и сам ты не видишь: здесь всё по-другому...

И это есть будущее? Толпы сгорбленных нищих,
ворьё, сутенёры... И вон, в иномарке, пузатый...
Свистай всех обратно и... И поживее, ты слышишь?
Попробуем-ка развернуться. Петрович, куда ты?

А рядом всё ярко и пёстро. Нежданная эра.
Эх, всё рассмотреть бы получше, покрепче. Сбежать бы, -
Вожатый, считай пионера. - Но стали рядком пионеры.
И каждый цыплёнком немым поспешил за вожатым.

Назад, в Ленинград - из нелепого Санкт-Петербурга,
какой-то ошибки изученного мирозданья.
Летел паровоз через стрелки, развилки, излуки.
И больше никто не боялся густого тумана.

И HКВД - то есть - уп-с - MВД - хоть зацепку найти обессилясь,
увидело поезд...
Расстрелян герой-машинист. Но расстрелян в своём, кровью-житом, понятном.
А дети.. А детям внушили, что всё им приснилось:
приезд в свой далёкий исход и дорога обратно.

...На этом, пожалуй, закончить бы стихотворенье
(«И не начинать», - вы поправите: что же - знакомо).
Мы ловим конфеткою пулю, что нам приготовило Время.
И даже не знаем, что может быть всё по-другому.