Чепушила и хлыщ, этот ветер сюда прилетел
с намагниченных сопок, что прошлой весной были срыты.
Было вусмерть щекотно; потом уже стало забавно
оттого, что плацинду забыл на горящей плите.
Пусть пылает, – стал думать, – зарытая в глину изба:
будет ванна прочней для неё – вон какое корыто!
Я тем временем понаслаждаюсь лаптой с богоравным,
раз уж выпала после разгрома бирючья судьба.

На воздушной подушке скользишь, кровохлёбку стрижёшь –
приколист ветерок, что ни пой по центральным каналам!
Ведь сейчас вспоминать надлежит о погонях на «Ладах»
по грунтовкам окраинных пашен сквозь лишнюю рожь.
Погружался мозгами в одну из фиктивных пучин,
где фантазия странного парня мечту спеленала,
но свистящие струи тепла убеждали: не надо! –
вот и думайте, кто веселиться меня научил.

Нет историй болезни. Есть поля кудлатая рябь
да собачья тропинка охоты на мелких варанов.
Мог же Маугли свистнуть у резуса шизотипичку
и о ней сокрушаться, слезой бандар-логов беря!
Не его это. Хоть и бравурное «мама, я вождь!»
сублимировалось по разумным понятиям рано, –
лучше выгореть было серийной бамбуковой спичкой,
чем мечтать о джекпоте, который когда-то сорвёшь.

До конца сентября у меня был невидимый друг.
Даже днюха – и та растворилась в предхосписном смехе.
Пронеслись мимо взгляда кроссовки, значки, шевелюры –
мать честная, куда ж я их дел в хороводе разрух?
Удалось ветерку хоть одну популистку смести
на погост по следам её древней бесславной семейки –
значит, лето оставило след селевой физкультуры
на моём никуда не приведшем тернистом пути.