Заболеть несбиваемым жаром весной я горазд.
Сходняки, фестивали – всё тазом по мягкому месту!
Голова ходуном от одних лишь церковных попразднств,
а захлопнешь окно – привыкать не придётся к аресту.

Ровный сон – самый смак провести эту пару недель,
ни уборки не зная, ни прочих моральных капканов,
только спустят на землю по рации: «Пьёшь алмагель?» –
отговорка прокатит любая, но… сбита нирвана.

Неполадкой на телеканале отдастся зажмур,
будто кто-то микширует писк виртуальной таблицы;
в полусне я волшебную незамерзайку сожму –
загадаю, возможно, себе теремок из кислицы.

Пропущу фестиваль самоделок из белой коры,
в том числе – самодвижущихся по ковровому ворсу:
всё равно их моторный напев заглушают копры,
разлагая на штампы питательный торф стихотворца.

И подснежники схлынут, что Золушкин бал во дворце,
и сирень шерстяной пентаграммой в окошко помашет;
только несколько вогнутых рылец вазонных драцен
осязаемо сдобрятся клейстером серых бумажек.

Был здоров – по беззлачным тусовкам ботинки топтал,
наблюдал криптограммы над крышами, если был в плюсе,
а потом сам себе выдавал за дроблёный тантал
алюминиевые обломки совдеповской люстры.

Прах – и в Африке прах. Вплоть до гафниевых шестерён.
Тема вечного – так, безделушка, покуда ходячий.
А как только постельным бездельем одухотворён, –
есть что Богу сказать в оправдание хохм и безбрачий.

Попершит и пройдёт. Ведь зато засыпаешь легко,
персональный коттедж видишь Коськиной кельи напротив,
да ещё пришвартованный трюмом к плетню ледокол,
весь феврарт и феврель по моей же пыхтевший мокроте.