Надоело над каждой строкой иссушаться в урюк.
Будь что будет в готовом продукте из пазухи брюк.

Ну давай, афоризм, выходи же!
Что замазкой присох к языку?
Хоть бы радио сделали тише,
укрощая коней на скаку.
А строка эмбрионом гниющим
разлагает сплетение чакр.
И чулок полосатый приспущен –
да при том, что ветра аж рычат.

Ни малейшего звука толкового.
Лишь кастрюльный оркестр дурит голову.
Лексикон генерирует фразочки,
на зефир в майонезе похожие,
но – конечно же, звонче и красочней
проза матом французским обложена.

Чопорно, словно для внутренней КНДР,
рифмочки лезли на мятый линованный лист.
Там были руны евангелия от пантер,
флейты и тубы, и я – их идейный солист.
Сам разобраться не мог, для чего налепил
терминологии разных страниц словаря,
делая из почитателей стадо терпил
и в головах их несчастных горохом соря.

А разгадка – у самого носа:
впечатлений иссякла бутыль.

Кукурузник над пашней пронёсся –
и опять безнадёга да штиль.

…Думал, быстро управлюсь, начхав на научный подход
и пустив в облака дрессированных пчёл интуиции –
хрен собачий! Тринадцатый день черепахой ползёт
стих бессмысленный, с синей софы устремляясь за птицами.
И из пазухи, где колыхается высохший срам,
не усилился драйв ни на жалкий фосфен с голограмм.