1.
разве ради прогулки по лестнице ты покупал бы билет электронный, соря номерками Сбербанка,
различая на карте лишь то, что хотелось не видеть - вот дерево, мох и улитка,
и неточность на два километра, чтоб их не нашел кто-то пришлый.
словно каменный гриб, не дрожащий от холода, вверх отпуская осину.
разве ради прогулки считал эту мелочь, на два поворота ключа нелюбви не хватило.
разве ради нее эту глину месить в теплых лужах - ни жемчуг, ни битого стеклышка зелень.
остается ли в памяти, как немота раскаленной брусчатки
белизною молочной, разлитой под кожей, и цвет алычи
не сбивает со следа, когда им хотелось вернуться.
2.
я не помню число, но возможно, что это ноябрь, нет, какой-же там снег - только белый песок,
тело пылью увито, как детской простынкой саванны, разметано пеной речною.
это косточки просто, они прорастут, если там календарь не вчерашний.
нет, не помню число - закопала в вишневом саду лягушачью беленую шкурку,
помолилась три раза и палец порезала битым стеклом у подъезда.
что никто не вернется назад, не откроет окно - занавесили сетью для птиц, отпускать Благовещенья нет их.
и не бьются от трещины в мокром асфальте, и холод подземной воды
(если это вода, то она бы могла оказаться живою, а не мертвою - просто себя разделить на слова по ошибке),
ведь она бы могла, но уже ничего не исправить.
3.
здесь такая земля - говорят, что под ней города, в городах настоящее кафе "Ритм" и танцы, и мороженое, как в детстве,
когда мечталось прорыть туннель к раскаленному ядру, а потом к антиподам,
но заработал только правосторонний отек легкого и памятку "Что делать в случае артиллерийского обстрела".
восемнадцатый век, промокший порох дорог, по которым ехать только вперед, не зная, что там за поворотом автостанции.
грустный коровий глаз с голубой слезой, говорят, что внутри склад сухого печенья и цветных карандашей,
маленькая победоносная жизнь муравьев на стволе, покрытом трещинами от влаги и сырости,
монотонная перекличка цикад, красная луна цвета граната, не разбавленная раздором.
здесь такая земля - говорят, что не всё проходит, и слова про любовь на песке остаются вечно,
и падает снег, и привозят обогреватель.
4.
разве ради пустого письма с ароматом духов и мадеры из жизни иной - не проверено, жил антивирус
как-то раньше еще, но теперь никакого движенья, ты могла получить свой ответ, фотография мертвого тела,
разве тело мертво, или что вместо нас умирает, это пиксели просто, сторонний обман расширенья,
но в саду не осталось лекарств, и змея обвивает поломанный стул,
принесенный из пятой квартиры сюда, если ножку прибить,
то сгодится еще - пропадать что добру, невозможно получить достоверный ответ, хоть какой-то ответ получить,
только голосом Елки судьба как Прованс на магнитик.
никогда ни к чему не была - вот собаку куплю, самокат, на груди только шрам
там, где сердце раньше биться от боли могло, и холмы, за которыми море.
5.
мать седая страна криворучица, в правой то щит или меч, или жарко натоплена печь,
ковыряет заслонку дитя, тяжела, остается на месте плита, тяжела была им столько лет -
отпустить его что ли теперь. или пусть остается в золе в украшенном розой камзоле,
и моль в табакерке, и спит два часа в свои сутки, не втиснуть, как шпагу под дверь,
не шептаться в углу, где молитвенный персов ковер на стене, где подушкой вперед и железные шишечки ложа,
и закатанный в баночки сок цвета свежей моркови, две программы - одна для тебя, а другую пускай остальные.
здесь в песочнице кость, говорят, проросла, но сорока-ворона ее унесла, как блестящую в соли обертку конфет "Каракум",
далеко-далеко. отпустить его, что ли, или там пропадет, несмышленыш, вернется обратно, синяк в пол-лица
и обида на букву Другой, так что пусть себе тлеет в печурке,
к небу тянет ручонки и грустные песни поёт.
6.
площадь, где прежде основоположники научного марксизма пили двойной без молока и сахара,
теперь пустыня из использованных карточек затопленного метрополитена,
плавает целлулоидная уточка, вот плывет зайчик, вот дед Мазай с винтовкой,
но вышли все сроки, сорок сороков, дети фотографируются на фоне стены, на которой написано "Выход" и стрелка,
забыли, что стороны света когда-то еще назывались по имени разных газелей и рубаи,
и рубка деревьев подходит к концу, и за городом ключик шумит золотой, проиграли в лапту поселяне,
площадь, на которой прежде был сад и киоск для прессы.
7.
все, кого ты любил, возвращаются, иногда путаются в названиях улиц, в планировке новых районов,
хотя была ведь какая-то изначальная логика замысла клумб и бомбоубежищ,
прятали детские прописи, шили марлевые повязки, никак не удавалось плотно завязать на затылке, чтобы воздух не проникал в кровь,
не растворялся там, оседал на белых волокнах, по сигналу толпились в дверях, но бегство предполагает
хотя бы возможность возвращения в точку А, поскольку земля круглая, как апельсин кубинский или горькая витаминка,
все, кого ты любил, просто должны вернуться, и на вопросы, как там и что, отводить глаза к телефону.