Он видел ад – вослед ему шептали, в каждой лавке скидку предлагали,
Самых лучших дев семей патрицианских отправляли на сеанс китайского гипноза,
Так, чтобы первая сестра, что в три недели умерла,
Держала за руку и в детский ад вела, поскольку больше никого – лишь рифма-ряд,
Глагола не видел ад – ну просто урна картонных врагов, хотела оккупировать Саров,
Несла вперед себя баллисты, позади везла на тачке угольной чекиста,
Под страхом скорого расстрела плоть так быстро зрела, нет, не боялся смерти:
Ад, чистилище – рассада юных лепестков, коляска лестничных пролетов.
Не прибрал к куркам, поверьте, ни мосла я.
Но тот, который тело ел свое, как некое пирожное без сахара для диабетиков,
Пускай проходят дети всё вперед, и смерть – как ложное подобье детской миски,
Пустует лишь канава возле церкви Делла Кроче – о чем еще запомнить на исходе ночи.
Он видел ад – вослед ему твердят, теперь чумному году
Он здравицу провозглашает мутною водой,
И красной конницы зарытый без конечностей в суглинках командир,
И тела красная рябина, ада нет, и рая нет, окно закрыть велит, когда гроза над черным портом.
Пускай не от чумы в год юбилейный Беатриче слегла в хрустальный гроб –
Никто уж детским именем не кличет.
Для вида здесь коляску в общежитии пустом, а тот, кто кости обглодал, до старости
Смотрел бы в ледяную стену, томление любви под хладным мрамором обсценно,
Но как вернулся он сюда, сломав прошивку турникета.
Бессмертие – слепых страда, необилеченных диета.