Бабушка
Сегодня я читала на Майдане,
Совсем, как в том, наивном, ноябре.
Крошился снег – ещё не жёсткий, ранний.
Продрогший мент натягивал берет.
И шли студенты.
В каждом – луч и лучик.
Их марш пьянил, как светлый передоз.
Они явились – фильмом Бертолуччи –
Из стен Сорбонны, из речёвок Doors,
Из вечного священного дурмана
Протеста против дядиных «Ни-ни!»
Страна спала.
Страну опять обманут,
Но всё не важно, если есть они.
На Банковой чеканили медали.
Свои права качал Четвёртый Рим.
Сегодня я читала на Майдане –
Не синим, не оранжевым, − но им.
Народ стоял в преддверии у веры
Стереть плевок «твою» со слова «мать».
Но если хоть в одном был дух Вольтера,
То – Бог свидетель – есть, зачем стоять.
Пророков нет – от Франника до Симфы.
А всё, что есть, − картошка, сало, щи.
Но бабушка сказала мне: «Спасибо!», −
Сверкнув в ответ созвездием морщин.
С её улыбкой, лёгкой и тяжёлой,
Вставало солнце − ленточкой в косе,
Как будто вдруг воскресла
Дженис Джоплин.
И Моррисон не умер в двадцать семь.
26 ноября 2013 г.
LOVE
Я дух свободы знал в утробе.
Он бился битом у виска.
Мой Питер – свят в рабочей робе
В лице БГ и Шевчука.
Опять жиреют ножки Буша.
Опять в Кремле жуют драже.
Мой Киев – чист, как секс под душем
В лице Петровки и БЖ.
Дерутся иудей и эллин
За право рая на костях.
Мои друзья – и те, и эти –
Они мне правды не простят.
Писцы о ложь ломают перья
Цари несут галиматью.
А я на стычке двух Империй
Стою, придурок, − и пою.
26-27 ноября 2013 г.
MyDown
Поэт в России - больше, чем поэт.
Евгений Евтушенко
Отсидеться по кухням, греясь остывшим чаем?
Утешать себя тем, что якобы ты – не «стадо»?
А студенты на забастовках стоят ночами
И хохочут в ответ на мудрое:
«Чё вам надо?»
Там, на кафедрах, скажут: «Им бы гулять подольше.
Не хотят, мол, учиться:
«Папа – стакан портвейна».
Кремль, спасибо!
Европа, thank you!
Дзенкую, Польша:
Не хочу ни ЕС, ни Путина, ни Хусейна.
Я свой голос не засорю ни политагиткой,
Ни ванильным стишком возвышенной поэтессы.
Но свободу из нас не выдавить и под попыткой:
Мы нашли её во дворах городского леса
И на площадь теперь несём со столичных свалок,
Чтоб её не сожгли в парадном костре камина.
Говорите, что взгляд мой – тёмен, а вид мой – жалок?
Ну, так смейтесь!
Смешить – задача моя как мима.
Пусть меня называют дауном из Майдана –
Не страшны мне ни «добрый дядя», ни «мент поганый».
Ведь британский парнишка спел мне: «Don’t let me down!»
−
С интонациями рязанского хулигана.
Что ж, история – тётка умная: ей до фени
Комментарии, блоги, саммиты, веб-наезды…
Русь-жестянка, прошу:
Проставь моё имя «Женя»
Под своей бестолковой праведной Марсельезой.
29 ноября 2013 г.
Пластмассовый Сервант
Посвящается Джен
Никто не свят. И пустота внутри
куда больней, чем пустота снаружи
Евгения Баранова
Как слон – в хрусталь. Как бабочка – в хомут.
Легко-легко. С пуанта на пуант:
Ты входишь в мир в надежде, что поймут
И видишь что? –
Пластмассовый Сервант.
В серванте – много полок: там стоят
Политики, артисты, палачи,
Гопы, брахманы – и один солдат,
Конечно, оловянный (он молчит).
Еще есть говорящий попугай:
Он, знай, твердит об истине в мешке
И ждёт кота, но кот – уже в бегах.
Кот ищет сапоги, а те – в песке
Зарыты. И пустыня – далеко.
Хиппан, что брёл туда, − давно погиб…
Ты входишь в мир. Тебе опять легко.
Ты видишь что? –
Большой волшебный гриб.
Тот гриб привёз шаман из дальних Анд.
Ты съешь его в дверях с табличкой «Вход»
И больше не увидишь, как Сервант
Тебе навстречу створки распахнёт.
29-30 ноября 2013 г.
Исповедь революционера
Ты – роднее, чем мать. Ты – дно моего же дна.
Без Тебя – я всего лишь пешка в боях Аттил.
Но послушай, Мой Ангел, это – моя война.
Я – в сознании. Я пойду на неё − один.
Я люблю Тебя так, − что некуда дальше жить.
Без Тебя мой собор – обломок чужой стены.
Я скитаюсь под ней и плачу, как Вечный жид,
Но никто – даже Ты – не сдержит моей войны.
Потому что бывает в жизни такой вот день,
Когда каждый заходит только в своё купе…
Я найду Твоё Имя на голубой звезде –
Там, где сволочи не проставили буквы «П»,
Твёрдый лоб заменив на мягкий, как гниль, лобок
Или что-то ещё, похожее на жратву.
Потому что война одна у меня – Любовь.
И пока она есть, − я знаю, зачем живу.
30 ноября 2013 г.
ЧЕЛО-ВЕЧНОСТИ FM НЕМОЕ РАДИО
КАК СТАКАНЧИК ВИНА У БРАТИКА
ТАК Я МИЗЕР ПРОШУ У ВЕЧНОСТИ
НИ ФОНЕТИКИ
НИ ГРАММАТИКИ
ЧЕЛО-ВЕЧНОСТИ
ЧЕЛО-ВЕЧНОСТИ
МОЖНО В ХАТАХ ЧТО СКРАЮ ПРЯТАТЬСЯ
МЕЛКИЙ СОР ИЗ СВОИХ ХАЛУП МЕСТИ
И ПО ТЕЛЕКУ КУШАТЬ ПРЯНИКИ
ЧЕЛО-ЗВЕРСТВА
И ЧЕЛО-ГЛУПОСТИ
А НА РАДИО СПЛОШЬ ПОЭЗИЯ
И КРАСИВЕНЬКО ТАК ИЗЛОЖЕНА
ЧТО Ж ПИАРИТЬСЯ ЭТО ВЕСЕЛО
В ЧЕЛО-БЛЯДСТВЕ
И В ЧЕЛО-ПОШЛОСТИ
СКОЛЬКО В ЦЕРКВИ ПОСТАВЯТ СВЕЧЕЧЕК
НА ПРОЩЕННОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ
ДАЙ ИМ ГОСПОДИ
ЧЕЛО-ВЕЧНОСТИ
ВЕЧНОЙ ЧЕСТНОСТИ ВОЗНЕСЕНСКОГО
МНЕ ПРОТИВНО ОТ ВАШЕЙ СЫТОСТИ
ВАШЕЙ СОВЕСТИ ГУТТАПЕРЧЕВОЙ
ВАШЕЙ КОМНАТНОЙ ЛИТ-КРАСИВОСТИ
ТАМ ГДЕ БЛИЖНЕГО БЬЮТ ПО ПЕЧЕНИ
Я КРИЧУ В ТИШИНУ И ТЕСНО МНЕ
В НЕБЕ АНГЕЛЫ КРУТЯТ ГАЛИЧА
ПОДАВИТЕСЬ СВОИМИ ТЕКСТАМИ
О ПРИНЦЕССАХ И ПОПУГАЙЧИКАХ
ДОБРЫЙ ДЯДЯ ИГРАЕТ В ГОСПИТАЛЬ
В НЁМ СТУДЕНТИКА ИЗУВЕЧИЛИ
ДАЙ НАМ ГОСПОДИ
ДАЙ НАМ
ГОСПОДИ
ЧЕЛО-ВЕЧНОСТИ
ЧЕ
ЛО
ВЕЧ
НОС
ТИ
2 декабря 2013 г.
Мантра Йоко Оно
Аркадию Веселову
Будто в детстве в ладошки хлоп – и всё:
Ты уже в зазеркальном топосе.
… По какой-нибудь Львовской области
Просто ехать с тобой в автобусе.
Просто ехать… Держаться за руки.
Деревенские хавать запахи.
Я начну ковыряться в записях −
Ты на девок начнёшь глаза косить.
Мы устроим под плейер с блюзами
Нашу частную революцию:
«Мане падме» − ты, я же – вермутом
Прочь изгнав своих личных «беркутов».
И автобус качнётся плавно, как
Голова хиппаря от плана, и
Пропоёт нам простое, главное,
Как «Аминь» или «Ом»:
«Make love, not war».
А пока я стою на площади.
Ты не спишь в параллельной плоскости,
Видя ужас в газетном опусе…
Просто ехать с тобой в автобусе.
Просто ехать с тобой в автобусе.
Просто ехать с тобой в автобусе.
Ночь, 3-4 декабря 2013 г.
Санька
Моим студентам
Ему – восемнадцать. Он – внук священника.
А бабушка − плачет. А мама − молится.
Махатма ему говорил, что мщение
Обычно всегда возвращают сторицей.
Ребёнком любил он стучаться с дятлами,
Скакать, как синички, и ржать, как лошади.
Вчера он у деда читал Бердяева –
Сегодня он с камнем стоит на площади.
Два друга – вот войско его Батыево,
Плюс девка в общаге: добро б присниться ей!
Он целится в дядю: на дяде змиями
Сверкает стоглавая амуниция.
И вот он бежит – тяжело, испуганно,
Пытаясь в ближайший соседний дом попасть,
И машет дубинкой тупое пугало
(В газетах его называют «доблестным»).
Мне рвотно от ваших мертвецких комментов:
«Зачем он, мол, в драку ввязался драйв нести?» −
Не надо из тёплых уютных комнаток
Пищать о, етить её, «толерантности»!
Как мехом, железом войска опушены.
Строчат свои справки чинуши тошные.
А мальчик всё так же читает Пушкина,
И только в глазах появилось то, что я…
5 декабря 2013 г.
Булгаков
Мир опустел. Остались табак и кофе.
Я ничего не жру третьи сутки с гаком.
Голод стал тёткой. Я – на своей Голгофе.
Мне ничего не страшно.
Со мной – Булгаков.
Над баррикадой – здания-барракуды.
Светят биг-морды блёстками мёртвых знаков.
Пачка за пачкой – сто сигарет в секунду.
Мне ничего не страшно.
Со мной – Булгаков.
Близкие люди прячутся в тёплых юртах.
Только с утра выходят гулять с собакой.
В мире, где рядом больше не остаются,
Мне ничего не страшно.
Со мной – Булгаков.
Я – не младенец. Знаю, за что отвечу.
Я не намерен в страхе бежать до Ганга.
В этот проклятый зябкий декабрьский вечер
Мне ничего не страшно. Со мной – Булгаков.
Маленький принц по Питеру ищет травку.
Рыцарь с мечом – в Херсоне – и клал на драку.
Бал заправляют дурни, гопы и шавки.
Мне ничего не страшно.
Со мной − Булгаков.
«Если чего случиться, прошу вас…» − впрочем,
Так говорить – себя же поставить раком.
Я не хочу «МЫРЯДОМ» и «ОЧЕНЬОЧЕНЬ»:
Мне ничего не страшно.
Со мной…
5 декабря 2013 г.
Cry babe
Памяти Дженис Джоплин
Я чувствую вселенскую вину
За тех, кто прошлой ночью не уснул.
За тех, кто там, в гробу, во всю длину
Скелетом измеряет тишину.
Я чувствую безумную тоску.
Рука невольно тянется к виску
Будильника, чтоб утро на скаку
Остановить.
Но вечер - начеку.
И в этом есть какой-то недочет.
Чернеет ночь саврасовским грачом.
Я задеваю ближнего плечом
И слышу вместо «Здравствуй»:
«Ну, и чё?»
Я чувствую, что стал почти незряч.
И даже пошлый факт, что все не зря,
Уже не тешит.
Плачь же, baby, плачь:
Хотя бы плачем душу обозначь.
Я знаю: сталь цветами не прогнуть.
За то, что мой студент ведет войну,
И хнычет детка, прикипев к окну
Youtube-а, где нас лупят за страну...
Я чувствую вселенскую вину.
Ночь, поезд «Киев-Одесса», 6-7 декабря, 2013 г.
Экстремисточка. Письмо провинциальному другу
Моему мужу
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.
Иосиф Бродский
Страшно, как в детстве, − с температурным
лобиком.
На баррикадах − ясно, кто твой единственный…
Будь моим Богом,
Байком,
Ботинком,
«Бобиком»!
Нежно, как тень, и тупо, как лох, − ходи за мной.
Просто ходи.
Шагами меня замаливай.
В губы шепну, свисая во мглу из дизеля:
«Как же ты слеп…
Послушай меня, мой маленький!
Даже, когда я лгу и гоню, − ходи за мной».
В этот костёр, что в поле цветёт непаханом,
Брось что бревно, что щепку – одно горение.
Просто совпало:
Наша Аврора бахнула
В чей-то − с цветком и тортиком − день
рождения.
Быт и бытийность так заплелись, − хоть вешайся.
Дамский журнал святыми пестрит хадисами.
Стань моей вещью –
Перекрои на вещь меня!
Даже когда я поезд взорву, − ходи за мной.
Пьяное небо харкает парашютами.
Мир, как ОМОН, себя уплотнил атаками.
Милый,
Родной,
Любимый буддист,
Прошу тебя!
Стань ради шутки − всеми моими танками.
Я ведь жучка не трону, но в этом времени
Не усидишь на кухне под песни Визбора.
Я по штыкам ударю стихотворением…
Об остальном − узнаешь из телевизора.
8 декабря 2013 г.
Брату
Чернеет ночь.
Коммунами. Колоннами.
Послушай, брат. Я сломана.
Я сломана.
Мне страшно спать: во сне я вижу Берию.
Я сломана…
А люди мне поверили.
Меня учили по такой-то матери,
Что есть друзья.
Мои друзья – предатели.
Я начинаю любоваться окнами.
Чернеет ночь
Под сапогами потными.
Мне надо что-то делать:
Так положено.
Но я смотрю и вижу только ложь и то,
Как эта ложь размножена по доменам.
И в доме нет защитника.
Я сломана.
9 декабря 2013 г.
Лагерь
Какие б ветры нам ни дули,
Какие б ни пестрели флаги,
На нас уже отлиты пули,
Для нас уже построен лагерь.
Тарас Липольц
В стране рабов сегодня – Новый год:
Чиновник сына к ёлочке ведёт.
Обута пятка − и накормлен рот.
Хрустальный гроб стоит у Чёрной Речки.
Прекрасно – детство: лучше и нельзя.
Враги мельчают. Предают друзья.
Шуты молчат. Лакеи лебезят.
И бабушка паёк жуёт из гречки.
В стране рабов сегодня – новый век.
За право жить на площадь вышел грек
По имени Сократ. Но человек
Из органов сказал: «Смотри мне, краля!»
В столице – снег, усталость и туман.
Зачинщик сел. Поэт сошел с ума.
В провинциях – сиреневый туман
Из телепередачи «Вести края».
В стране рабов сегодня – новый слух:
Ты раб? − О’кей! − Роди таких же двух,
И на заводе даст тебе главбух
Монетку на пеленку, чтобы гадить.
На каждой кухне варят суп с котом.
Лиловый негр опять украл пальто.
И, как обычно, в тыл уходит тот,
Кто ближе всех тебе на баррикаде.
В стране рабов сегодня – новый день.
Дубинкой по лбу получает Мень,
А с ним – студент. Но о китайском «жень»
Здесь говорят вполголоса под партой.
И, видно, в том особый перст судьбы:
Рабам – приятно, что они рабы.
И каждый день их водят на дыбы,
Как в детский сад и как в бордель − попарно.
10 декабря 2013 г.
Совесть
« … мне есть ради чего жить.
Тебе - ради чего рисковать жизнью»
Из частной переписки.
Она права: мне есть, за что сдыхать.
Я не щажу друзей своих трусливых,
Не ем, не пью, не собираю сливы
В льняной подол на фоне сельских хат.
Она права, ответив мне: «Иди
Под штык, под газ,
Но нас, людей, не трогай!
У нас − своя красивая дорога.
У нас – большие планы впереди».
И даже в миг, когда меня распнут,
Распявшие нальют свой чай в пиалы
И скажут мне, что крест – модель пиара,
Что мне для «лайков» нужен Страшный Суд.
Она права: не надо слов кривых.
Ведь ясно всем, как завтра лягут карты.
Ночной звонок:
«Молюсь. Люблю. Ну, как ты?» −
Я – хорошо.
А вы?
А вы?
А вы?
«Не всем же смерть дано испить до дна.
Есть женщины, работа, деньги, дети…»
(С таким подтекстом: «Ты – одна на свете») –
Она права, естественно, − одна.
Одним одна – и вижу с высоты,
Как после боя мир пойдёт по кругу…
И как потом смотреть в глаза друг другу?
Когда вернемся я, она − и ты?
11 декабря 2013 г.
Апология наивности
Тем, кто мудр
Я шёл по тропе в седую слепую рань.
Горели костры. Метался священник в каске.
Под красным крестом сидел журналист в повязке.
Студентка вопила в рупор: «Народ мой, встань!»
Повстанцы под песни Цоя счищали снег,
Разбив во дворце тиранов общину хиппи.
Никто не дрожал. Никто не стонал о гриппе.
Мне чай подарил простуженный человек.
Тем временем город спал, выходил в астрал
Компьютерных игр, за мылом ходил в аптеку,
Где очередь для избитого человека,
Просящего йод, ни разу не уступал.
Политики мирно прятались по кустам,
Латая из шкуры волка блатную суку.
Старушка в метро хватала меня за руку
И, плача, шептала: «Деточка, как вы там?!»
А мы – хорошо.
Ведь с нами – Спартак, Христос,
Гуцульский Шевченко, Пушкин и Брахма-сутры.
Над городом задыхалось от газа утро,
Спасая тем самым будущий запах роз
Для ваших детей… А, может быть, всё – мираж?
В стране ноутбуков, грантов и пивоварен
Никто никогда не будет нам благодарен.
Но нам и не надо – это ведь наша блажь.
А где-то вдали Граалем звенит хрусталь.
Болея Вольтером и цирковой гимнасткой,
Стоят и стоят мальчишечки на Сенатской…
Вам грустно? Смешно? Вы мудрые? –
Мне вас жаль.
12 декабря 2013 г.
Шаганэ. Postmodern
Моей любви посвящается
Твои русые волосы так нежны,
Как суровые зимы твоей страны…
Моя русская девочка, как ты там? −
Вижу, веки смежая, кремлёвский храм.
Возле храма – «помазанник» на «Пежо».
Он – твой царь.
Этот тип для меня – чужой.
Он не пустит зачинщика к алтарю:
Только Бог ваш и знает, Чем я горю.
Для тебя он, принцесса, − отнюдь не враг,
Потому что он – умный,
А я – дурак.
Баррикады, конечно – не каравай…
Продавай меня, маленький,
Предавай, −
С тельцем тонким, как барышни у Дега,
Избегай меня, куколка,
Убегай.
Верь газетам, что царь твой – зверей добрей:
Мне и даром не надо таких царей.
Может, завтра, листая журнальный хит,
Ты мне скажешь:
«В буддисте воскрес шахид».
Ладно, ты…
За мою неспособность лгать
От меня открестилась родная мать.
Чем я грелся? –
Табак да твоя рука.
Я распят Государством – на все века.
Но запомни, что я – не его холуй.
Не ласкай меня, ласточка,
Не целуй.
Лучше слушай.
Исполнится вещий знак:
На планете наступит кромешный мрак,
И тогда ты увидишь, дрожа на дне,
Казематный огарок в моём окне.
Загорится рылеевская звезда.
Кали-юга закончится.
И тогда
Ты забудешь, что я –
Экстремист и вор.
И тюрьма, − златоглавая, как Фавор, −
Из весенних проталин сошьёт пути,
По которым ты будешь ко мне....
Прости,
Если мне не дожить до твоей весны…
Твои русые волосы так нежны.
14 декабря 2013 г.
Дао
Знающий не говорит – говорящий не знает.
Лао Цзы
Рыло – в крови. Кот – в масле. Ладони – в саже.
Правда зарыта глубже сибирских руд.
Те, что лежат в земле, − ничего не скажут.
Те, что на ней стоят, − истерят и врут.
Скрытый звонок урлы защищен повесткой
В Дарницкий суд. Холоп мастерит хомут.
Девочка в каске кофе цедит по-венски…
(Люди в Херсоне этого не поймут).
В гуще смешных детей сквозь речёвки громких
Жалких владык,
Таща на спине века,
Молча бредёт на свет Лао Цзы с котомкой,
Чтобы свободу вынести на руках.
14 декабря 2013 г.
Утренний дозор
Артёму Сенчило
Мы сегодня, мой брат, никому не нужны.
Шаг за шагом, тропой партизанской войны,
Не желая наград за бесстыдство побед,
Мы в кромешной ночи приближаем рассвет.
В чёрных списках навек, − что у тех, что у тех:
Мы с тобой отказались от их дискотек,
Разночтений, истерик, гарантий, галер…
Мы поём на ветру. Мы стоим на горе.
Мимо нас на машинах провозят гробы.
«Вы – рабы!» − нам вдогонку горланят рабы.
Всяк, кто носит хомут, будет гнать нас взашей
За лишение чувства покоя в душе.
Мой любимый! Им жить так – хотелось всегда:
Проводить фестивали, встречать поезда,
Награждать графоманов, дарить им цветы,
Согласовывать с дядями в штатском мечты.
Но, увы: среди правильной их кутерьмы
Появились такие придурки, как мы.
Кто из них, как ты думаешь ,был бы нам рад? –
Мы нарушили Дискурс Привычного, брат.
И теперь печенюжки – не так уж вкусны.
Шаг за шагом, тропой партизанской войны,
Не желая наград за бесстыдство побед, −
Мы приблизим, приблизим, приблизим рассвет.
15 декабря 2013 г.
Шекспир
Хватит смотреть страшилки и кисло кукситься.
Видишь, сквозь наст на свет проросли настурции?
Руку давай.
У нас впереди – экскурсия,
Русский Ромео, вот она – революция:
Дядя на шее с девочкой: дочки-папочки.
Мальчики, на душе у которых – Керуак.
Старый гуцул в казацкой овечьей шапочке.
Вот он народ –
Народ мой, в который Верую.
Ты говоришь, мол, вижу я только внешнее:
«Снова Ассоль поверила алой небыли», −
Только сегодня хиппи – такие нежные,
Как никогда, наверно, ещё и… Неводом
С неба на землю тянется шлейф со стразами:
Млечный костёр дарю тебе как реликвию.
Всё остальное мною уже доказано
Без доказательств.
Это – и есть религия.
На баррикаде строчки мои – отметиной:
Завтра её сломают, но я-то выстою!
Глубже гляди – и встретишь глаза Джульеттины:
В них и целуй (а губ ты ещё не выстрадал).
Не говори мне, правды набрав с три короба:
«Сердцем с тобой я, но разделять не хочется».
Тур для детей закончился.
Было здорово.
Я возвращаюсь к вечным своим:
На Хортицу.
17 декабря 2013 г.
Маша
В парке плакала девочка:
«Посмотри-ка ты, папочка,
У хорошенькой ласточки переломлена лапочка…
Игорь Северянин
Он застонал и невнятно крикнул:
"Ласточка, ласточка, как мне больно!"
Анна Ахматова
Моя дорогая, безумная, нежная ласточка! Прости, что
пришла к тебе волчьей безвыходной полночью и вывела
сонной на площадь из спаленки ласковой −
жестокого
мира, как чёрного хлеба, попотчевать. Ты хлюпала носом в
ладошку: «Я спать хочу, спать хочу!» − Но воздух
свободы
пьянил, и кружили созвездия. Табак выходил через рёбра –
патронными пачками. Мы ждали богов, как старушки –
газету «Известия».
А дома – «семейные ценности» − пытками, сутками:
безгласность мужей, вопли мам, всемогущие телеки…
Какие-то котики, батики, фантики, супики… В углу наши
души, − как язвы на теле материи. Но ты же – не я:
ты –
кривое моё отражение. Ты – лучше меня, ты способна
кого-то любить ещё. Я – тупо солдат. Я забыла призвание
Женщины. Я жду свою смерть, как старушка – газету
«События».
Лакеи − хозяйской пяте − совершают под
люстрами
парадный минет, государственным барством приманены.
Но… Будь они прокляты все на земле революции, когда они
стоят слезы моей ласточки маленькой! Лети-ка домой. Я
же в бунт убегу из уборочной: глушить одиночество сердца
правдивыми ружьями. А где-то на дне его плачет
трёхлетний ребёночек
Над сломанной «гадким мальчишкой» красивой
игрушечкой.
Ночь, 17-18 декабря 2013 г.
Считалочка для врага
Брось шахидский пояс –
Расчехли гитару.
Я – не Мэрри Поппинс
И не Че Гевара.
По киношкам− чипсы.
По газеткам – цифры.
Просто так случилось:
У меня – пацифик.
Друг – опасно краток.
Враг – коварно кроток.
Вы, мои ребята,
Оба – идиоты.
Утонуло слово
В поднебесной луже.
Что ж, рагу готово –
Приходи на ужин!
Завтра будет завтра:
Долог путь до рая.
Я тебя на завтрак
Есть не собираюсь.
17, 19 декабря 2013 г.
Нет, я не напишу
Стократ благородней тот,
Кто не скажет при блеске молнии:
"Вот она – наша жизнь!"
Мацуо Басё
Нет, я не напишу агиток про Майдан.
Не буду их читать. Ни дома. Ни со сцены.
Я просто там стоял. Я – жив. Я знаю цену
Словам. Слова – дерьмо. Мы слишком вдохновенно
Копаемся в речах и требуем асан.
Я буду нем – не глух. И мне не нужен «лайк» –
Десятый, сотый «лайк» – для подтвержденья сути
Того, что я – Поэт, что мир меня осудит;
Что я вокруг души верчусь, как пьяный суфий,
С ногтей моей страны сдирая старый лак.
Я чуял этот газ. И пахнет он не так,
Как лёгкий аромат в кино об инвалидах.
В душе кипят, как ртуть, столетние обиды,
Желая говорить. Но совесть не велит им
Укладываться в файл и лаять на «Контакт».
Без лирики грустит прекрасная мадам.
Пускай себе грустит. А постовой – не кормлен.
Я выхожу в народ – и обретаю корни.
Не площадь здесь важна, − а плоскость на иконе:
Пока на ней стоит хоть тройка непокорных, −
Нет, я не напишу агиток про Майдан.
19 декабря 2013 г.
Человеку в маске
Ты помнишь её? – Ещё бы!
Пускай нечётко,
Но знаю, что помнишь:
Курточка, шейка, скулы…
Послушай, солдат:
Она же – совсем девчонка
И спит у себя в общаге в обнимку с куклой.
Ты думаешь:
«Нахер вышла, коза, блин…» −
Вот как?
Её позвала Мечта – и тупые дяди.
А разве тебе – тебе! − хорошо живётся?
Ведь ты присягал Стране, а не этим блядям.
Приказ есть приказ.
Как рыло − у генерала.
Смотри, исполнитель, что ты наделал с нею.
Ты прячешь лицо под чёрным большим забралом,
Но вижу насквозь, что щёки твои краснеют.
И вот я стою, сую тебе семицветик.
Не камень – цветок.
Хоть камень – живой и дышит.
Сними эту маску, мальчик,
И брось на ветер!
А всё остальное Кем-то зачтётся выше.
20 декабря 2013 г.
Оппонентам
Когда я сбегал на безвестные станции
И в сельских церквушках стоял на коленях;
Когда я корпел над второй диссертацией,
Зарывшись в архивы музейных коллекций;
Когда я спускался в подвалы богемные –
Вещать им о чести в хипповой футболке;
Когда я к стране прикипал всеми генами,
Как мать-героиня к чужому ребенку;
Когда постигал философские плоскости,
Когда графомана считал «недобитым»;
Когда со студенткой стоял я на площади,
Когда инвалида спасал от дубинки;
Когда попадал я, − то в хоспис, то в госпиталь,
Глотая любимых последние вздохи –
Я верил,
Я знал,
Что пишу я о Господе −
Живым языком постмодерной эпохи.
Но как-то, присыпанный северным инеем
И вряд ли слыхавший о Клайде и Бонни,
Пришёл человек (говорят, что из Индии)
И грустно сказал мне, что я – не о Боге.
И стало золой достославное детище,
И вены горячие сделались тише…
В советском Херсоне буддийская девочка,
Забыв о стихах, сочиняла детишек.
Но ближе к утру, когда плакал я, скорченный,
Десятым бычком согреваясь на кухне, −
Явился мне Дух во фланелевой кофточке,
Принёс мою старую детскую куклу,
И стало понятно, что в этой обители
Я тупо не нужен −
Ни папе,
Ни маме.
А Тот, кто важнее всего, – даже Индии –
Ведёт меня к свету и плачет стихами.
21 декабря 2013 г.
Жучки
Выступала я на бис
И была целым цела, −
Но загадочный гэбист
Мне кивнул из-за угла.
Я стучала в дверь сердец,
Разнимала створки драк, −
Но воспитанный наглец
Написал, что я – дурак.
Было страшно ночью спать:
Жгла я сотни киловатт, −
И поклонник № 5
Пригласил меня в кровать.
Прожила я сотни лет:
Каждый год, − как чих в обед.
На последнем вираже
Вижу вот такой сюжет:
На меня стоят − «жучки».
И ползут по мне − жучки.
И хотят меня − Жучки…
Впору сдохнуть от тоски!
21 декабря 2013 г.
Пасха
Вчера я был убит. Сегодня я
Очнулся под землёй и ткнулся лбом
О бархат крышки, изломав хребет
В попытке встать хотя б в неполный рост...
С небес я слышал щебет соловья,
Рёв Боингов и тихий рокот бомб.
В дали всё так же бронзовел Тибет.
В норе всё так же шевелился крот.
Я был убит. О Господи, за что?
Я обстоятельств действа не засёк
И не увидел главного лица,
За пять минут до гибели устав…
Палач был тих. Палач носил пальто.
Палач негромко кашлял – это всё,
Что я заметил. Сказку до конца –
Досматривать нельзя: таков устав.
Теперь мой пульс – спокоен, как удав.
Я рою грунт со слабостью сохи.
Участок мой не ведают: ни Google,
Ни справочник, ни Книга Берейшит…
Прозрение приходит, как удар:
Я был убит, конечно, за стихи.
Вернее, так: за то, что я могу
Сказать стихами то, что их страшит.
Я помню казнь: мой лучший друг сказал,
Что я «поэт – гражданских кабаков».
Передо мной кривлялся мелкий бес.
И отпевал меня схизматик-поп…
Потом мой друг уехал на вокзал.
Бес выдохся. Поп спать ушёл в альков.
Я пролежал Субботу – и Воскрес.
Пришла Мария и открыла гроб.
Ночь, 22 декабря 2013 г.
Сказка для маленького Томмазо
Моим родным − Юре Крыжановскому, Тёме Сенчило
и Маше Луценко, придумавшей этот образ
Моего Иисуса звали Сергей Васильев.
Его дом находился на Куреневской, пять.
Так бывало, что он ночами сидел на синьке
И царапал по венам, силясь себя распять.
Моего Иисуса знали гопы с киоска
И консьержка Светлана Павловна в тулупке.
Иногда он хотел смотреться как Оззи Осборн,
Но душа всё равно мечтала о Колобке.
Среди всех его Юль, Викторий, Наташ и Ксений
Каждый год попадалась девочка без понтов.
В тридцать три Иисус мой умер. Но Воскресенье
Наступило не так, как в Библии, − а потом.
В неизвестно какой стране на большой площадке
Приземлилась ракета рейса «Нептун – Луна».
Малышня малевала радугу на брусчатке,
Затирая мелками надпись «Иди ты на!»
Окликала внучонка бабушка в тёмно-синем
Допотопном пальто. Динамик орал: «Come on!»
И сказал Иисус, почтенный Сергей Васильев:
«Всех, кто меньше пяти, зову я к себе Домой!
В золотую страну, где каждый живёт собою
Как другим, а другим – как чем-то в себе самом», −
И к нему потянулись внуки детей Сорбонны
И московских ребят, которых избил ОМОН.
А потом подошли афганские инвалиды,
Тётка-дворничка и, конечно, бомжи с БЖ…
Незамужняя галка, правнучка замполита,
При совке ещё разогнавшая всех мужей…
И крылатый ковчег под музыку Капоэйра
Распахнул, пассажиров чествуя, птичью грудь.
А с небес улыбался старенький Кампанелла
И бросал им конфеты – прямо на Млечный Путь.
23 декабря 2013 г.
Котенок: Завершение Революции
Мы выстояли ночь - и изменили мир.
Пускай совсем чуть-чуть... Но все же изменили.
Артем Сенчило
Я отошла. А было мне – так обидно…
Я убегала в дурку, глотая чай.
Нашей победы, брат мой, пока не видно.
Но не грусти.
Не всё же тебе – сейчас.
Пусть графоманы злобствуют и хохочут.
Пусть при дворе всё так же царит злодей −
Знаешь, котёнок, после вчерашней ночи
Я извиняю даже плохих людей.
Это − и есть буддизм. И не надо йоги,
Чтобы понять, насколько никчёмен мир.
Просто сейчас мне хочется петь о Боге
И приглашать больного чумой на пир.
Жирных всегда склоняет к земле: в их теле
Ёрзает что-то, что заменяет дух.
Всё состоялось
Может, не как хотели,
Но состоялось. Ты посмотри вокруг!
Стала ладонь – теплее. Зима – белее.
Окна открылись в дальнюю даль − дверьми.
Жалкие трусы сделались чуть смелее.
Мудрые ощутили себя детьми.
Девочке Маше мама купила боты.
Мальчику Пете дядя продал иглу.
Есть на планете ангел такой – Свобода −
Мы у неё примерили по крылу.
Выбрав манеру плыть вопреки мейн-стриму,
Ни перед кем из главных не лебезя,
Мы, потеряв, опять обрели любимых:
Мы им простили то, что прощать – нельзя.
Завтра мы выпьем праведной водки с перцем.
Завтра страна оденется нам под стать.
Наша задача – крылья крошить на перья:
Чтобы другие тоже могли летать.
24 декабря 2013 г.
Попытка Сэлинджера
Наташе Антоновой
Выйди, Сестрёнка.
Прятаться – больше негде:
Светит, как солнце, твой пацифистский нимб.
Наши мужья – Поэты – тусят на небе.
Мы – непонятным раком – сидим под ним.
Дай закурить.
Забей сигарету праной.
Верю в Тебя,
Как дети – в советский фильм.
Видишь, как щедро хлещет нектар из крана? –
Только не вздумай ставить проклятый фильтр.
В каждом прохожем –
Прячутся херувимы.
В каждом дерьме –
Вместилище чистоты.
Мы беззащитны так, − что неуязвимы:
Нам непонятно, кто изобрёл щиты.
Это, конечно, глупо –
Дышать эфиром.
Всей внутривенной пропастью – падать в рожь.
Кто-то Большой на жизнь не поставил фильтра:
Так и кури, Сестрёнка, –
Авось, умрёшь.
24 декабря 2013 г.
Атлант
На самом верху Памира
Спасается йог от майи,
Хиппушка глотает прану,
На битву зовут друзья…
Чем дольше брожу по миру,
Тем чётче я понимаю:
Найти невидимку-правду,
Наверно, никак нельзя.
Есть бред, – но не видно брода.
Есть ЛИТО – не видно литер.
Кто честен, − тот свят,
Кто свят, − тот
Унижен в глазах Земли.
В Америку едет Бродский,
Окурком отбросив Питер.
К нему с тридевятых Вяток
Слетаются журавли.
На Солнце скулят собаки.
По сайтам плодятся «ники».
К началам ведут итоги.
Ассолью не грезит Грей.
Художник считает бабки.
Буржуа читает книги.
Все реки идут к истокам,
Отпав от своих морей.
На шее висит ошейник.
Окну не сбежать от рамок.
Тевтонец закован в латы.
За силой стоят − силки...
Но завтра мне маг-отшельник
Построит волшебный замок,
И я запишусь в атланты –
Поддерживать потолки.
Я буду стоять изящно,
Безмолвно, спокойно, строго.
И будут у ног поэты
Болтать о мирах Сафо.
И кто-то познает счастье,
И кто-то узреет Бога.
А кто-то возьмёт − и это
Запишет на свой айфон.
29 декабря 2013 г.
Серёжка в Киеве
Неизвестному пацану белорусу с Майдана
Он приехал из Беларуси, и что здесь было
Он запомнил:
Дубинки Беркута, ленты, лица…
А в престижном рок-баре пляшет тупое быдло,
Именуя себя «богемой» моей столицы.
Его дом – там, где сосны:
Есть такой город – Гомель.
Не цветаевский Гамельн и не дворец Кабмина.
Удивительно, как вам, мальчики, лезет в горло
Новогодний двухсотрублёвый шматок свинины?
У палатки пьёт сок студенточка-идиотка:
Достоевский в её руках обнажает бездны…
Неужели же вам, столичные, мало водки?
Или чем вы ещё гоняете жирных бесов?
Мне уже всё равно, что мир – это бой без правил;
Что Христа не найти ни в Питере, ни в Женеве;
Что любимый славянский Будда меня оставил,
Потому что его нирвана –
Ему важнее.
Мне уже всё равно, чья крынка свалилась с тына;
И какая кому попала блоха за ворот, −
Но когда я вас вижу, парни, − мне адски стыдно,
Что взрастил нас –
Один и тот же Священный Город.
В нём метельной зимой не сыщется белой кошки,
Ну а если не выпал снег, − то совсем засада.
На берёзках звенят серебряные сережки −
Белорусской печалью вечного Волгограда.
И не надо «хихи-хаха» и мажорных ломок.
Коллективный урод и ныне и присно – в моде.
На Майдане священник кротко целует в лобик –
Это Родина.
Это Родина.
Это родит
Поднебесное жито, сжав мировое горе,
В кулачок колосков, −
Как в праведном тридцать третьем.
С Новым Годом, столица! Я улетаю в Гомель,
Чтобы встретить того, − кого никогда не встретить.
Ночь, 31 декабря 2013 г. – 1 января 2014 г.
Закрыть глаза
Закрыть глаза – и спать, и спать, и спать,
Не видя снов.
Всю жизнь – до самой смерти.
Будильник сел.
Будить его не смейте.
Добро и Зло отмечены как спам.
Закрыть глаза – родных не встретив глаз
(Того, вернее, что от них осталось).
Так бабушки, когда приходит старость,
Ложатся в рай, забыв на кухне газ.
Закрыть глаза – так раковый больной,
Навеки веки под рукой сестричек
Смежает,
Улетая к Беатриче
И обретая дантовский покой.
В полнейшей тьме ты весь как будто «над»:
Не только тьмой, − но даже белым светом,
Что греет чернокожую планету…
Закрыть глаза –
И Африки не знать.
Закрыть глаза – не видеть в них тебя
(Читай: себя) – и весь народ йоруба.
… А женщины, которых любит Рубенс,
Готовят фарш для пышных кулебяк.
1-2 января 2014 г.
Тарасу Липольцу
Есть особый путь – от Волка к Волку.
Там бессильны − дзен, марксизм и йога.
Здравствуй, Брат.
Больница, морг и водка –
Нам привычней, чем сельпо и йогурт.
Жаль, что я родился слишком поздно:
Не застал ты моего Майдана.
А в коробках – тот же самый Познер.
А на мордах – вылитый Мордаунт.
У эпохи провисают плечи.
У эпохи западают ноздри.
Срам времён давно никто не лечит…
Увези меня к иранским звёздам!
Унеси меня к ничейным далям
Сквозь параши госбюджетных пыток.
Покажи, как в мандале Грааля
Юный Брахман кипятит напиток.
Я тебе и верю – и не верю.
Я теперь на всё имею право.
Ты – моя негласная потеря.
Ты – моя непойманная прана.
Ты – моя неписаная Тора.
Ты – моё несобранное вече.
Помнишь друга мёртвого, с которым
Нам за счастье расплатится нечем?
Каждый в жизни только боль и хавал,
Чтоб теперь над Самым Белым Домом
Широко, как блики Тадж-Махала,
Наши пролегли аэродромы.
Скоро я взлечу – и стану третьим,
Вас узнав по крыльям и наколкам.
При посадке – не забудьте встретить…
Есть особый путь – от Волка к Волку.
2 января 2014 г.
Рождение народа
Владу Лукащуку
Когда на нас телегу гнали мамы.
Когда на нас катили бочку папы.
Когда не то, что друг – сибирский мамонт
В сыром бору не пожимал нам лапы.
Когда коленки дёргались – не скрою.
Когда газеты врали про благое.
Когда глупец ваял из нас героев.
Когда мудрец лепил из нас изгоев.
Когда крестился батюшка в приходе.
Когда молилась матушка на образ.
Когда пиит мечтал о Дон Кихоте.
Когда войска входили в нашу область.
Когда одной яичницы на сале
На целый полк хватало понемножку.
Когда нас дружно девочки бросали
За то, что с ними мы не шли в киношку.
Когда на нас ломались наши берцы.
Когда под нас подкладывали фейки.
Когда из нас котлеты делал «Беркут».
Когда о нас толкали чушь в кафешках.
Когда был лоб, − но не было забрала.
Когда был торс, − но не было жилета.
Когда нам в спины матерно орала
Толпа гопов в державных эполетах.
Когда пищал мажор: «Моя голуба!» −
Своей нимфетке в парковых аллеях…
Мы всё-таки стояли, стиснув зубы.
И, знаете, − об этом не жалеем.
2 января 2014 г.
Конопатый волчонок
От меня улетают птицы. Сбегают люди.
Отплывают паромы и отползают змеи.
Уходя, они плачут, лгут, говорят, что любят,
Что любить, как они, я сам – не вполне умею.
У меня тормознул компьютер. Сломался принтер.
Я давно не слежу за стаей газетных уток.
Сигареты добиты. Но горьковатый привкус
Увертюрой тоски во рту начинает утро.
Мой мобильный – вне зоны. Скайп – в тридевятом царстве.
Вера – в мыслях. Надежда – в сердце. Любовь – чуть
ниже.
Баррикаде с Майдана снова нужны лекарства:
Я донёс бы, но, к сожалению, все их выжрал.
Есть такое смешное слово на свете – «нежность»:
Но оно-то как раз и делает песню Вещей.
Ты звонишь, чтоб сказать: «Скучаю», − а мне что?
Мне
что?
Остаётся молчать, иначе – опять повешусь.
Что же делать – вот с этим Петей, вот с этой Леной?
С этой публикой, что и в гроб мне заявит: «Пой же!»
Вы дарили мне куклы – я же хотел Вселенной,
Что включает в себя и кукол, и то, что больше.
А теперь я устал. И мне никого не надо.
Только в органах чувств по-прежнему ноют спайки:
Так болеет москвич, когда Украина в НАТО,
Не спросив у него, хоть раком, но всё ж вступает.
До свидания, милый, милая, дорогая,
Дорогой и т.д. – имён я уже не помню…
А в саду городском, прохожих собак пугая,
Конопатый волчонок скачет верхом на пони.
4 января 2014 г.
Будда и червячок
(Сутра о своевременности)
Мне рассказали… Я бы не
Смог написать ни ямба сам:
Будда сидел под яблоней.
Будде хотелось яблока.
«Будде хотелось»?! – Опаньки!
Факт вопреки пророчеству.
Это в какой же опере
Будде чего-то хочется?!
Страсти давно похерены,
Но не об этом песенка:
Яблоко было – зелено,
Будде не дали лесенку.
Будда стоял растеряно.
Будда тянул кота за хвост.
Лезть мудрецу на дерево –
Вроде бы не по статусу.
Вышло светило яркое −
Выжгло сады по осени:
Спелые чудо-яблони
Сами плоды и сбросили.
Будду при виде яблока
Радость постигла дикая…
Вдруг червячок из ядрышка
Йогу сказал: «Иди-ка ты!
Мне и без будд здесь нравится.
Гажу я здесь и юркаю!» −
В общем, согласно правилам:
Будда – не пара Ньютону.
4 января 2014 г.
Hippy New Year
Кто-то волком против ветра воет.
Кто-то правду ставит на дыбы.
… На Майдане целовались двое,
Как в кино «Ирония судьбы».
Долго-долго, нежно-нежно… Тут бы
К телеку с шампанским – хоть бы хны.
Кто-то делал ролик для YouTube-а.
Кто-то руки запускал в штаны.
Целовались так, что даже кактус
Иглы брил для куколки-сосны.
И казалось в этот миг, что «как бы»
Или «типа» − в общем, нет войны.
И никто не режет больше вены
И не прёт с гранатой на дома.
Двое целовались вдохновенно,
Как служанки в сказках у Дюма.
Кто-то снова шёл домой угрюмый.
Кто-то ждал кармической зимы…
Я стоял, смотрел, курил и думал:
Как случилось, что они – не мы?
5 января 2014 г.
Симптомы
Они оба не могут спать по одной причине.
Они оба заходят в Сеть в полвторого ночи и на авы глядят
глазами индейцев Чили, продолжая кормить навязчивых
Тамагочи. Они оба не могут сделать сюрприз друг другу в
виде первого шага. Если же он предпринят, они оба
бросают трубки. И так – по кругу. После этого тянет выпить
и долго клинит.
Они оба ведут войну с электронной почтой, потому что
письма от Ангела нет в помине. Они оба идут к врачу,
потому что – почки… Или что там ещё, известное
медицине? За столом их встречает злобный уютный
Доктор. Не подняв головы, он скупо бросает: «Имя?»
−
Выходя из больницы, оба мечтают сдохнуть (или делают
вид, спасая свой жалкий имидж).
Они оба не могут есть по одной причине: самому – хоть
коня глотни – всё равно не евший. Он орёт: «Жри водяру с
хипстером Паганини!» А она: «Убирайся к тётушке в
оливьешках!» − Между тем, стюардесса красит
заборы в
синий, а фотограф макаку садит дитю на плечи.
Они оба не могут жить по одной причине… Только Док,
вышло так, что это −уже не лечат.
4-5 января 2014 г.
Праздник
Рождество – в одиночестве и болезни.
Рождество – с самым лучшим на свете Братом.
Рождество – с самым мёртвым на свете Другом.
Рождество, − где под сердце − игле не
вклиниться…
Рождество – на одной из подвальных лестниц,
Где меняют на Волю и Честь караты;
Где архангел с Майдана несёт хоругви
И кладёт под подушку,
Как томик Липольца.
6 января 2014 г.
Отчаяние
Одному знакомому олигарху
«Контакт». Температура. Чайник.
Затяжка раз.
Затяжка двести.
Я, кажется, прибавил в весе.
Меня в лицо забыли чайки.
Забыли бабки, дедки, репки…
Я больше не играю в бисер.
Мой доктор изучает диссер,
Чей автор –
Аспирант Петренко.
На кухне – газ.
У сучки – течка.
Хиппан шатается мирами.
Во мне ребенок умирает,
Который рисовал сердечки.
Привычный ад. Привычный ужин −
Привычный яд в кастрюльке шаткой.
Никто не едет на лошадке…
Но, главное, − никто не нужен.
Мне безразличны льготы через
Диван и Золотую Рыбку.
Вчера кентам с радиорынка
Мой Йорик сдал в аренду череп.
С тех пор мне ничего не снится.
И говорить под утро не с кем,
Как бизнесмену из Донецка,
Что сам себя кладёт в больницу,
Чтоб в праздник разогнать кокоток,
Поскольку нет на вилле друга.
… А время движется по кругу
И тихо завершает контур.
7 января 2014 г.
Рождество для Лили
Пятому отделению посвящается
Вчера я встретил Бога. Бог был в кепке.
(А брат писал, что он – в рубашке в клетку).
Что ж, впрочем, может, Он и был в рубашке,
Но прятал клетку под джинсовой курткой.
Шёл снег с дождём. На Боге были кеды.
Бог на планшете сочинял заметку.
Увидев то, как мне срывает башню,
Бог попросил убрать под ней окурки.
А дальше было что-то, что усвоить
Не может даже школьник под угрозой
Десятой двойки в четверти. Я только
Запомнил: мы Есенина читали
И пили чай – зелёный чай всего лишь.
Бог в переходе подарил мне розу –
Увядшую, но белую, − за стольник
Купив её у бабушки Натальи.
Потом, кивнув: «Поплакали – и хватит!» −
Бог поделился чаем с парнем в форме
И взял такси в дурдом, где хроник Лиля
Ждала, что в святки к ней приедет Бэтмен…
Бог вёз ей суп, укутав банку в вате:
Ведь там больных после шести не кормят.
А мимо нас устало проходили…
Не важно, кто…
Я не хочу об этом.
Ночь, 6-7 января 2014 г.
Мамочка!
(монолог Мартина Лютера)
Моего Виттенберга, мамочка, − нет на карте,
Потому и пишу я тезисы на заборах:
Их читают все те, кто слушает Стаса Пьеху.
Было время, я пил, как лошадь,
Но выжил как-то.
И теперь я сижу в себе, как шахтёр – в забое:
Выходить мне особо не к кому
И не к спеху.
− Я любил, я люблю и буду любить, парарам…
−
В этой фразе не больше смысла,
Чем в ширпотребе:
Всякий, алчущий духа, − сыт на поверку хлебом,
А не тем, что Матвей в священный вложил параграф.
Оба друга мои – вне зоны: один – на Небе,
А другой на Земле, которая хуже Неба,
Потому что на ней готовят салат «Мимозу»,
Маскируя безделье дамской открыткой в паблик:
Купидоны с неё подходят прокладкам «Kotex»…
А случаются дни, – спасает один Мамонов,
Потому что свои своих никогда не палят.
В эти дни я иду по льду – и теряю компас.
И всегда донимает жаждущий жаться сбоку.
Впереди – не Сион,
Обычный советский Гамельн:
Там как раз-то едят «Мимозу» − и всем довольны.
Я желаю общаться с Богом и только с Богом −
Sola fide.
Я не способен ходить ногами,
А на крылья ступать, поверь мне, − ужасно больно.
Мои тексты в соборе Папа порвал на части:
Римский? Кровный?
Всмотрелся, стоп, – вообще не Папа!
Что есть Истина? Что есть Истина? Что есть Исти…
Знаешь, мамочка, я, наверное, был бы счастлив,
Если мог бы, как нищий, − выйти с утра на паперть
И богатым мирянам кровью ботинки чистить.
Хоть распните меня, − я Будде совсем не верю:
Он не видел Голгофу, значит, не всем ответил.
Мне нирвана нужна,
Как припятским сёлам – датчик:
Не умею я, видно, душу в покое херить…
Моего Виттенберга, мамочка, нет на свете,
А заборы вчера по доскам снесли на дачу.
7-8 января 2014 г.
Монолог больного
Ну, что ж, когда-то надо расплатиться
За всё, что было мне дано сполна.
В больнице спят искусственные птицы.
И − тишина.
«И тишина», − как в пошлом анекдоте,
Где можно встретить мёртвого с косой.
А я курю. И пусть ругает доктор
Мой дым косой.
А я курю и, крепко зубы стиснув,
Крошу живым чижам остатки сил,
Хотя бы так пытаясь расплатиться
За то, что жил.
8 января 2014 г.
Мышиная колыбельная
− Доченька, скоро полночь, а ты не спишь.
Что тебя мучит, мой золотой малыш?
− Мамочка, слышишь: небо внизу гудит:
Чёрный паук сидит на моей груди.
− Доченька, вот ладошка – она легка:
Я прогоню ужасного паука.
− Мамочка, дай-ка парочку сигарет:
Трудно прогнать того, кого просто − нет.
− Доченька, скоро лето, а ты – во льду.
Я тебе Крым из Африки приведу.
− Мамочка, миф о Рае порос быльём:
Крым не приходит на дом, как почтальон.
− Доченька, пусть, − но есть же ещё,
смотри:
Бусики, брошки, бантики, янтари…
− Мамочка, трудно – феньки носить в метель:
Твой Коктебель – бессилен, как Фастум гель.
− Доченька, скоро Пасха, а ты – в гробу.
Хочешь, прочту отрывки из Бу-Ба-Бу?
− Мамочка, нет, не надо мне Бу-Ба-Бу:
Я разлюбила всех постмодерных будд.
− Доченька, вот − Сиддхартха, а вот –
Христос.
Пупсик из онкологии без волос.
− Мамочка, так случилось: за годом год
Мой парикмахер вены на мне стрижёт.
− Доченька, скоро мальчик, а ты – в Сети:
Выруби кабель, выбрось контрацептив!
− Мамочка, кто не сеял, не знает жатв:
Я не умею и не хочу рожать.
− Доченька, есть у Дома один закон:
Двое глядят на улицу из окон.
− Мамочка, я − бездомна, а он, а он
Вёл меня в Дом, как янки Сибирь – в ООН.
− Доченька, скоро утро, а ты не спишь.
Это же грех – писать свой посмертный спич.
− Мамочка, я сменила бы спич на смех,
Только куда ни ткнёшься – повсюду смерть.
− Смерть, моя дочка, − как полевая мышь…
− Мамочка, скоро Вечность, а ты не спишь.
9-10 января 2014 г.
Время
Памяти Иосифа Бродского
Ты приедешь ко мне – я не брошусь с порога встречать:
Как тогда, полупьяным, − с блевотой и счастьем в
обнимку.
Я теперь выхожу не в кабак, не на площадь, − а в
чат.
Аватар, согласись, не украсишь рентгеновским снимком.
И пишу я теперь (даже стыдно!), как глупый кадет
В эмиграции, − приторный, пафосный вальс в стиле
ретро.
А по улицам ходят молекулы в виде людей.
Ганс читает спецкурс по фрейдизму.
А бедная Грета
Доедает в «Макдональдсе» свой двухэтажный хот-дог,
Опуская глаза перед взглядом бездомной собаки.
Ты приедешь всё тот же –
Высокий. Усталый. Худой.
В очень модной подаренной мной (или кем-то) рубахе.
Было время, ты помнишь, чужих я боялся вещей?
Я снимал их с тебя, как с Маруси казак – коромысло.
Но сейчас, кто что носит, поверь, не несёт вообще
Никакого – ни личного, ни социального − смысла.
Ты приедешь в мой дом – он покажется страшно чужим.
У него по весне отрастут стометровые башни,
И на каждой из них будет маленький призрачный джин
Выпускать из бутылки смешные мечты о вчерашнем.
Ты, конечно, захочешь узнать, что случилось в конце:
Где хозяин?
Где старая кухня с прокуренным газом?
Но в ответ только хрипло затявкает, дёргая цепь,
Внук той сучки, что стала котлетой для девочки Ганса.
10 января 2-14 г.
Император
О себе ты не знаешь: жив пациент ли? Умер?
Знаешь только, что Брут во вторник придёт на смену.
Ты сидишь в Кабинете, в Галстуке и в Костюме, −
То есть, в трёх благородных тюрьмах одновременно.
За окном куролесит город, как в пёстром клипе:
Дети, психи, старушки, рокеры, инвалиды…
Ты – разумный и старый. Ты ненавидишь хиппи.
Ты обижен за их отказ наносить обиду.
«Ненавидимый город»! −Русская Иудея.
Сто племён на одном фундаменте из базальта.
На асфальте лежат избитые за идею:
Группа «Альфа» привыкла действовать без базара.
Ты не знаешь кому молиться: Мардуку? Гору?
Магомету? Слепой удаче? Свиной нарезке?
А жена твоя, если спит, - то с одним шофёром, −
Говорил, утешая, добрый старик дворецкий.
Уже много веков тебе ничего не снится:
Духам снов – глубоко плевать на валютный финик.
Я от рака умру – в простой городской больнице.
Ты от рака умрёшь – в одной из немецких клиник.
Каждый день набегает денежка за аренду
Арт-кафе под смешным названием «Капитолий».
А еще раздражает Этот, из Назарета:
Его лупишь, а Он смеётся... Убогий, что ли?
Говорят, что у Бога много таких, у-богих.
И зовут их: кого Ганеша, кого Ганнуся.
Ты заходишь к себе же в душу. Там пишут: «Логин?»
−
Жаль, что ты не умеешь правильно «логануться».
Оттого ты и ходишь, друг мой, весь день невесел,
Будто кто-то тебе контузию напророчил.
И за эти стихи ты можешь меня повесить:
Только я почему-то счастлив, а ты – не очень.
У меня на шкафу живёт одноглазый пупсик:
Хоть дурак дураком, но более симпатичен.
Ты сидишь в Кабинете. Кукол к тебе не пустят.
И при входе отнимут бомбу из серпантина.
11-12 января 2014 г.
Танго
В городе N у бывшего Нефтегаза Лиза живёт уже сорок
восемь лет. Лиза умеет шить и готовить зразы. В юности
Лиза под псевдонимом «Фет» стих сочиняла о яснооких
сернах, ну, а потом забросила, расцвела и, обретя
желанный покой на сердце, бросила в суп куриные два
крыла. Что остаётся? – Слабый бульон, икорка, чудо-весы,
которые лгут назло… Чтоб выдавать беспомощность за
покорность, надо бы сбросить, минимум, два кило. С
бройлерной Лизой дружит печальный Странник. Лиза в
ответ на: «Здравствуй!» и «Как дела?» − думает:
«Ты
женат на богемной Дряни. Я бы тебе троих уже родила!».
− Странник сидит в себе, как в глубоком танке. С
виду
улыбчив, в душу залезь – пеня. Он говорит, что Дрянь его
любит танго, только какое – трудно пока понять.
В шумной столице возле кафе «Титаник» тридцать
безумных лет проживает Дрянь. Дрянь безразлична к
зразам, весам, гераням. − «Кожа да кости, Господи,
только глянь!» − шепчутся тётки в спину её
примочкам
(Дрянь носит джинсы с юбкой поверх пальто). Дрянь
убивает публику меткой строчкой, курит «LM», пьёт виски и
бьёт ментов жёлтым воздушным шариком из Сорбонны,
веря в свободу, Евросоюз и рок. Временно Дрянь хотела
бы стать собой, но медиа-имидж – слишком жестокий бог.
Дрянь существует, как холостой Паратов: вне измерений.
Каждый бродяга – брат. Давний поклонник ждёт её под
парадным. Дрянь посылает матами всех подряд. Острые
пальцы. Фенечки на фалангах. Пол: то мужской, то
женский. Плюс кровь на рак. Дрянь, как когда-то бабушка,
любит танго об «Утомлённом солнце» – забавный факт.
Он живёт в N – и тоже у Нефтегаза. Утром он смотрит в
чистые небеса. Он, как и Лиза, напрочь забыл Пегаса: он
починяет души и примуса. В Бога он верит, но не заходит в
храмы: в храмах – попы, и надо с Христом на «Вы». Денег
не платят. Вяло болеет мама. Дядя Олег по скайпу звонит
с Москвы. Мама хранит записочки и камеи. Мама – под
боком. Дрянь – на другом конце. И танцевать он, всё таки,
не умеет! − Он не трясётся даже под рок-концерт,
где и
слоны куражатся до упаду. Он наблюдает зрелище в
уголке. Так получилось: он − никогда не рядом:
Дрянь
приглашает каждый прохожий кент. Жизнь состоялась.
Жизнь удалась. Всё – так, но по вечерам, когда опадает
слизь
Он подбирает и подбирает танго, веря, что этим можно
ещё спастись.
12 января 2014 г.
Монолог Гарри
Тот же, в огнях и блёстках, партер арт-клуба.
Те же плевки улыбок на лицах сонных.
Я выхожу,
Шатаясь и стиснув зубы.
Пальцы совсем не слушают микрофона.
Сцена плывёт. Осталось всего два шага.
Жалких два шага...
Дай мне их сделать, Боже!
Мелко дрожит предательская бумага.
Я опускаюсь на пол −
Читаю лёжа.
Штурман запил.
Вопит рулевой невнятно.
Бывший матрос на кексе сидит и коксе.
Как им сказать – доверчивым пацанятам, −
Что капитан их судна банально спёкся?
В задних рядах куражатся попугаи.
Рефери смолк, боясь объявить нокаут.
«Не говори родителям – не пугай их!» −
Мелкий филистер скажет, мол, «сам накаркал».
К чёрту – приметы.
Смерть – это слово «быстро».
Кролику – волчье.
Волку – пешком до рая.
Так получилось: я не играю в бисер…
Я не играю, слышите!
Не играю!
Завтра – в больницу.
Не ощущая вкуса,
Певческим ртом глотать и глотать иголки.
Непотопляем – адский корабль искусства…
Я дочитал и бросил Степного Волка.
14 января 2014 г.
Момент моря
Артёму Сенчило
Я знаю, что ты пойдёшь за мной в рай и в ад.
И это меня (убогое слово) «греет»:
Так сердцу тепло, когда на смартфоне – Гребень.
Смотри, Капитан, болтается труп на рее −
Из морга уходит в море пустой фрегат.
Я врыта в тебя, как в тело могилы – крот.
Спаси меня тем, что в кухне поставишь чайник
И включишь канал «Культура», где пляшет Чапкис.
Смотри, Капитан, на небе пасутся чайки,
Как души прошедших йогу худых коров.
Я верю тебе − всей правдой и ложью всей:
Так бабушка верит в Бога, а грешник – в церковь.
Не станешь стрелять – и бах! – попадёшь не целясь.
Смотри, Капитан, на пляже грустит принцесса
С непойманным детством солнца в льняной косе.
А наш Назарет лежит глубоко в песках,
Но мы костылями роем сырую землю.
Живая вода – не скоро.
В киоске – зелье…
Смотри, Капитан, под пальмой сидит туземец
И вертит смартфон в неловких больших руках.
15 января 2014 г.
«КРОВЬ»
Я слово «кровь» не выношу в стихах.
Не потому, что пишут поэтессы,
Рифмуя с «бровь», «любовь» и «вновь» −
Пусть пишут:
В конце концов, кому грозит дневник,
Оплаканный лирической козой? −
Не в том беда, что получает в пах
Студент от государственного беса;
Что речи наши с каждым днём всё тише
Становятся, переходя на крик
(ТАК ДИССИДЕНТ КРИЧИТ В СТЕНАХ СИЗО И, ПРОБИВАЯ
МЕДИА-ЗАСЛОН, ПЛЮЁТ ОТБИТОЙ ПОЧКОЙ НА БЛАГИЕ
СТАРАНИЯ ГБ, С МНОГОЭТАЖКИ ВЫВЕШИВАЯ ФЛАГ НА
ТОЛПЫ СПИН, ПРИВЫКШИХ РАЙ РАВНЯТЬ ПО
ШАЛАШУ…).
Я просто знаю подоплеку слов:
Я пережил Майдан и хирургию,
И хоспис, где бабуля ела кашку,
И корпус рака, где малыш не спит…
Я слова «кровь» в стихах не выношу.
16 января 2014 г.
Литературным салонам
Вы сидите напротив.
Вам – ненавистен риск.
Вы из тех, кто бунтует дома, под телевизором,
Колядуя перед начальником мелким бисером…
Я стою перед вами –
Рыжий циничный фрик.
Я читаю по вашим лицам:
«Хорош злодей!
Но берёт эпатажным платьем и громким рупором». –
Только я из копилок ваших не взял ни рупии:
Никакой не видать мне премии от людей.
Обо мне не напишет в прессе: «Поэт созрел», −
Старый зубр:
Он кичится тем лишь, что видел Бродского
(Будто классик сидел с ним рядом «с улыбкой кроткою»,
Ел сосиску и был, как водится, «не у дел»).
Воспитание ваше требует буквы «ять».
Петь о времени? − Фи! –
Как девку снимать валютную.
Я служу только Богу (то есть, и Революции,
И Танюшке из психбольницы, где колют яд).
Вы на смену себе взрастите здоровый взвод
Молодых перспективных благочестивых авторов −
Тех, что будут писать «о мире», −
Но бомбы атомной
Не заметят, когда на мир она упадёт.
И один из них, скрыв под пудрой следы прыща,
Подойдёт и попросит:
«Врежь им хард-рок по клавишам!»
Я отвечу: «Сынок, сегодня – Майдан на кладбище.
Он заждался меня. Я должен быть там.
Прощай».
18 января 2014 г.
Мандалин
Аркадию Веселову
Когда Тезей во тьме теряет нить,
Стирая след, как девочки – помаду;
Когда поэт не в силах изменить
Своей страны – ни митингом, ни матом;
Когда в стране один бывает чист –
Уборщик из коммерческой параши;
Когда улыбка каменеет в cheese
На паспорте – и то, уже не нашем;
Когда, как флаг на башенках вершин,
Восходит свет над призрачным Тибетом;
И, пялясь в «ящик», спорит мещанин:
«Ну, свет, так свет.
Тебе-то что? Тебе-то?»;
Когда твой врач выходит на карниз
И курит вниз, не говоря ни слова;
Когда твой труп из тысячи больниц
Выписывают с бирочкой «Здоровый»;
Когда во сне ты слышишь голоса
Давно покойных, но любимых зомби, −
И этот сон длиною с полчаса
По степени эффекта равен бомбе;
Когда с икон молчит о Папе Сын –
И я молчу, уже не помня, сколько…
Приходишь ты.
Приносишь мандарин.
Как Мандалу.
Разрезанный на дольки.
19 января 2014 г.
Разочарование
Нет – снега. На небе – белым бело.
Стихи превращаются в ремесло.
Из мира в отместку ушла зима.
В Исландии Санта сошёл с ума.
На площади – люди. Они – молчат.
И молча вдыхают табачный чад.
Правители – лгут
Маргиналы – лгут.
Завинчено время в железный жгут.
Окно кашлянуло вороной. С ней
Был Кто-то, кто сразу меня просёк:
Как правда – народу,
Как Санте – снег,
Мне нужен ребёнок. И всё.
И всё.
Крещение, 19 января, 2014 г.
Кундеровское
Всем киевлянам посвящается
Дурак не ведает вины.
Вина плодит десятки копий.
Я просто не хочу войны,
Но, если надо, я – в окопе.
Пиит вопит: «Хватай весло!
За мир организуем ЛИТО!»
Я видел то, что глубже слов:
С тех пор я не люблю пиитов.
Выходит хиппи на карниз –
Христу показывать наколки.
У всех на свете психбольниц
Искрят рождественские ёлки.
Считает пули силовик.
Готовит смесь студент-отличник.
Вчера на рынке снеговик
Был взят с морковкой
Как с поличным.
Старушка мёрзнет на посту,
Метая бисер против танка.
В гробу лежит Василий Стус
И дышит газовой атакой.
А над Днепром, где Страшный Суд,
Плюёт гранатой на утёсы,
На небо выпущен… Салют.
Как шутка пьяного Портоса.
21 января 2014 г.
|
