ЭВРИДИКА
(Запоздалый реквием)

Светлой памяти моей невесты
Валентины Павловны Митюк

1

Ты водила меня по снам,
Не давая себя найти,
Эти сны улыбались нам,
Но бросали меня в пути.

Ты встречала меня во тьме
Лёгким выдохом тёплых губ
И стихи диктовала мне,
А потом уходила в глубь.

За тобою бросался я
Вниз, в долины чужих полей...
Ты шептала мне: «Я твоя,
Только слёз обо мне не лей!

Столько слёз обо мне! Зачем?
Оставайся на свете, жди!»
Я остался. Я жду. Ни с чем.
Только вспомню – идут дожди.


2

Вот и вышла писать сначала
Предугаданная пора,
Словно поднята снова чара,
Та, что выпита мной вчера.
А была на куски разбита,
Чтобы вновь не искать в ней дна.
И забыта… И не забыта,
В целой жизни моей – одна.
Мне уже сомневаться поздно,
Жадно в руки схватив гужи:
Может, я для того и создан,
Чтоб писать о тебе всю жизнь?
Чтоб извечно и неуклонно,
Как живому и надлежит,
Возвращаться к тебе, как в лоно,
Без которого мне не жить.
Не бежать рокового края,
За которым – уже не мы...
Кто сказал, что меня карает
Это теплое царство тьмы,
Где отец, а теперь и мама,
Где осталась любовь моя,
И куда столько лет упрямо
По ночам пробираюсь я?
Край надежности и доверья
(я просился туда, как в сад).
Если б ты мне открыла двери,
Разве я бы пришел назад?
Разве выжил бы? Но в ответе
За двоих моих сыновей
И на том, и на этом свете
Ты осталась меня умней.

3

Жизнь – дорожка. У всех – своя.
А по краю поставлен я.
А за краем – не топь, не гать –
Те же люди. Рукой подать.
Я иду и стучу в дома.
Может быть, я сошёл с ума?
Или кто-то меня ведёт?!
Нет на этом – иду на тот.
В пыль за краем шагнул ногой –
Те же люди. А свет другой.
Открывают: «Она? Была.
Но ушла. Далеко ушла...
Не сказала... А как же, есть.
Будешь верить, и будет весть.
Вот и примешь её душой...»
Я иду по земле чужой,
Ставлю разум и жизнь на кон,
Прижимаюсь к стеклу окόн,
Больно тычусь душой в стекло,
Чую сердцем твое тепло,
Ближе... ближе... Окно... окно...
Увидать тебя не дано.

4

Нет-нет, мы встречались. Извечною данью
Ложился рассудок под ноги судьбы.
И были прозренья, и были свиданья,
И были друг к другу прижатые лбы.
И полночи, полные лунного света,
И дикий, бескрайний ночной окоём...
И ты выходила ко мне из портрета,
И не было холода в теле твоём.
И не было в сердце, а теплая жалость
Катилась безмолвно слезами из глаз...
Невольным предательством
жизнь продолжалась,
Оставив одну – для другого из нас.

5

Стучит по листьям дождь осенний,
Холодным ветром дышит сад,
И тучи, скрадывая тени,
С утра над городом висят.

Вдруг... Словно ток бежит по коже:
Мир превращается в родной,
И все становится похожим
На где-то виденное мной.

Вот-вот должно случиться чудо,
И наступает в сердце тишь,
И ты приходишь ниоткуда,
В глаза мне смотришь и молчишь.

Я подойти стараюсь ближе
По граням вымокших камней,
Но сквозь тебя я стену вижу
И даже трещинки на ней.

А тучи низко проплывают,
И капли падают, звеня.
И ты стоишь, совсем живая,
И тоже видишь сквозь меня.


6

Ну, вот и конец. Из обыденной темы
Сбежать не дано: наглотаешься лжи.
Я просто писать не умею поэмы,
Побольше писать, чтоб удачливей жить.
Подолгу жевать бесконечные фразы,
Чтоб, выждав, обрушить
словесный брикет...
Прозренье мгновенно. Является сразу.
У Божьего слова попутчиков нет.
«Ты пишешь?» – спросила.
«Пишу, только плохо.
За рифмой плетусь, будто конь за уздой.
Боюсь, не выходит…». Схватила за локоть:
«Смотри, — говорит. – Но ведь ты же седой!
Не слишком ли рано?»
– «Не слишком, надеюсь.
Пишу оттого, что мне больно в груди.
А дальше бессмертье проверит на деле...»
Кивнула, вздохнула, сказала: «Иди!»
                           
7

Живу... А мудрость не приходит.
Наверно, годы ни к чему.
Наверно, это в генокоде:
Не научаться ничему.
Не защищаться в жизни, просто
Не знать, где счастье, где беда,
И под конец уйти подростком,
Как ты когда-то. Навсегда.
Так мотылёк, рождённый на день,
Всю жизнь живущий днём одним,
Не повзрослеет... Бога ради,
Не плачь, любимая, над ним.