Никуда не денешься, quid pro quo, начнешь готовиться к мартовским идам - жигулевское пиво, журнал «Дніпро», и Платон не друг, и в саду разрытом от вишневых косточек спасу нет, и с природой бурною нету сладу, и в кафе на Мойке выносят плед, и стираешь с пледа ее помаду. Ничего не нужно, весенний пух, заплати налоги и спи спокойно, никаких не будет здесь больше двух, колыбельный звон, двойне тесно, вздорно говорить как истину всякий вздор, никуда не денешься всё равно ты, вспоминай, о чем говорил твой лор – и придет спасение от икоты, и без умолку будешь твердить свое, и в деревне солнце нежней гранита, и сбегаешь утренней из нее, расстоянием от кредиторов скрыта, и любое слово теряет плоть, обретает тень, обрекает плоти. Ну кого еще обокрала, хоть говорят: «Ну как вы тут проживете», и кого-то нового обокрасть, а потом сказать: «Так ему и надо», и тепло ль тебе, и живешь ли всласть, и вкусна ль на пальцах твоих помада, тот, кто жил и мыслил совсем без чувств, да и все они, в эти чувства веря, в огороде видят горящий куст, на ладонях видят в тон шерсти зверя три наверное слишком простых числа, несть в родной земле для тебя пророка, в огороде трижды по три мосла, от мосла кусаешь себя без прока, или всё списать на нехватку сил, на большие очереди в пивную, разве ты такое себе просил, разве я к такому тебя ревную.